Город каменных демонов
Шрифт:
11
Видавший виды «ауди» под управлением Романа мчался по улицам Краснобалтска на немыслимой для Жени скорости, то на крутом повороте заставляя желудок проваливаться куда-то ниже пределов, допускаемых анатомией, то настоятельно требуя зажмурить глаза, когда, перегораживая весь проезд, впереди вырастал кузов грузовика и верткий автомобиль лишь каким-то чудом проскакивал между его бортом и кирпичной стеной. Думать о том, что было бы, реши кто-нибудь, движущийся навстречу, тоже объехать препятствие, совсем не хотелось. Да тогда, конечно, это и
— Штаны сухие? — повернул к пассажиру веселое лицо милиционер. — Смотри, у меня сиденья новые…
Небрежно управляя машиной двумя пальцами, он еще успевал прихлебывать что-то из жестяной банки, и Евгений сильно подозревал, что там совсем не лимонад.
Автомобиль вкатился в какой-то двор и затормозил.
— Пойдем.
Мужчины поднялись на третий этаж и остановились на лестничной площадке, на которую выходило всего две двери. Одна из них была опечатана узкими белыми полосками бумаги с круглой лиловой печатью.
Хмыкнув, старший лейтенант небрежно чиркнул по бумажкам ключом из большой связки и им же отпер дверь.
— Проходи.
Из прихожей на Женю пахнуло нежилым помещением. Вернее, когда-то жилым, но долго обходящимся без хозяина. Он шагнул через порог и оглянулся.
— Вот здесь и жил Прохоров, — сказал ему в спину Роман. Он аккуратно притворил за собой дверь и, не снимая уличной обуви, обогнул Евгения, скрываясь в глубине квартиры. — Чего там жмешься? — крикнул он откуда-то. — Заходи давай!
На полу было изрядно натоптано, поэтому разуваться не хотелось. Махнув рукой на приличия, Князев по примеру милиционера прошел в комнаты прямо в кроссовках.
Романа он обнаружил на кухне, где тот, распахнув форточку, дымил какой-то дешевой, судя по аромату, сигаретой на улицу.
— Так вот и жил, Сергей Алексеевич, — обернулся он к Жене. — Небогато, но что поделать… Да ему и этого не нужно было.
Он раздавил окурок в горшке с кустиком декоративного перца, успевшего не только мумифицироваться без полива, но и выцвести на солнце до бесцветности, и уселся, оседлав обтянутую темно-коричневым дерматином табуретку.
— Ну, что ты хотел узнать? Спрашивай. Не стесняйся.
— А почему здесь? — Искусствовед тоже уселся на сестру-близняшку Романовой табуретки и обвел взглядом небогатую обстановку кухни: эмалированная мойка с двумя латунными, тронутыми зеленью кранами, двухконфорочная газовая плита, старенький холодильник «Юрюзань» с закругленными углами и никелированной ручкой, смахивающей на автомобильную, изрезанная цветастая клеенка на столе, настенный шкафчик с грибком-переводкой на дверце, полки с нехитрой посудой.
— А где еще? Сергей Алексеевич был моим отчимом…
Женя поднял на Романа недоверчивый взгляд, и тот, невесело хмыкнув, извлек из кармана служебное удостоверение.
«Прохоров Роман Николаевич, — прочел Князев на бело-сине-красном бумажном прямоугольнике, вклеенном в обложку. — Старший лейтенант».
— Отчество мне матушка прежнее оставила, — пояснил милиционер, отбирая обратно «корочки» и пряча их в нагрудный карман. — Хотя, кто знает, настоящего отца Николаем звали или просто очередного… Проводницей моя мамаша трудилась. На поезде Москва — Калининград. Так что папашам своим я и счет потерял. А с Сергеем Алексеевичем у них вроде все по закону было, штамп в паспорте, то да се… Хотя и не долго. Меня даже усыновить хотел.
— Мать жива? — сочувственно спросил Евгений, но старлей только махнул рукой.
— А я, как шестнадцать стукнуло, паспорт
Рома снова махнул рукой и резко, словно собирался рухнуть на пол по команде «вспышка с тыла», нагнулся под стол. Только сейчас Князев понял, насколько тот пьян, и запоздалый страх ледяным скребком прошелся вдоль позвоночника.
— А-а… Вот она! — вынырнул снова милиционер, держа в руке бутылку водки, уже початую и заткнутую винной пробкой. — Будешь?
— Н-нет…
— А я вмажу… За упокой души, так сказать. Хотя… Какая там душа…
Он встал, снял с решетки для посуды пыльный граненый стакан, повернул громко фыркнувший кран и дал стечь ржавой воде…
— Все на поминки отправились, а я не поехал. Чего мне там делать? Если бы я и в самом деле его сыном был, а то… Будешь?
Женя лишь молча помотал головой, следя, как Роман медленно выцеживает сквозь зубы полстакана жидкости и морщится, поднеся к носу сжатый кулак.
— Теплая, зараза… Ну, чего ты там хотел знать?
Молодой ученый открыл было рот и смешался, не зная, с чего начать. Да и смущал его прохоровскии пасынок, снова цедящий в стакан водку из запыленной бутылки. Что еще можно от него услышать, кроме пьяного бреда?
— Молчишь? Ну, тогда я сам…
Все началось спустя некоторое время после окончания войны, где-то в середине сороковых годов.
Тейфелькирхен находился в той части Восточной Пруссии, которая по потсдамским соглашениям отошла к Советскому Союзу, [40] чтобы быть преобразованной в Калининградскую область. Большая часть его жителей бежала вместе с отступающими гитлеровцами еще зимой 1945 года, остальных после войны выселили «на историческую родину», а город, как и всю новую область, лишившуюся коренного населения, активно заселяли переселенцы из разрушенных войной областей России, Украины и Белоруссии. И спешно переименованный в Краснобалтск городок, надо заметить, оказался лакомым кусочком: почти не разрушенный, с исправно функционирующими коммуникациями, к тому же прямо на железной дороге и с заводом в придачу.
40
По решению Потсдамской конференции 1945 г. Кенигсберг и прилегающая к нему область (северная часть Восточной Пруссии) были переданы Советскому Союзу. Местные жители в 1947-м (специалисты до 1949 г.) были насильно вывезены в Германию, очень малое их число осталось (в основном на юге). Свое рождение новая российская область получила 7 апреля 1946 г., а Кёнигсберг был переименован в Калининград в честь умершего 4 июля «всесоюзного старосты» М.И.Калинина.
Завод по изготовлению памятников было решено не перепрофилировать, тем более что в побывавших под оккупацией районах страны наблюдался явный дефицит запечатленных в металле, камне и прочих материалах образов вождей — Владимира Ильича и Иосифа Виссарионовича. Второго — на порядок больше… Опять же новые страны народной демократии тоже остро нуждались в символах социализма, к которому так горячо стремились их доморощенные вожди и вождята…
Вот и недолго пришлось пустовать узеньким улочкам Тейфелькирхена-Краснобалтска. Правда, немецкая речь там больше не звучала, сменившись сочным русским говором, от которого краснели даже многочисленные статуи из серого камня.