Город мясников
Шрифт:
– Вот таких, как вы, – развонялась классуха, – которым только и нравится кулаками махать!
Мы сидим, такие, с Лосем, переглянулись. Я говорю ему – слышь, баклан, что мы тут потеряли?
Ну, мы встали и пошли. У дерюги челюсть отвалилась; икает, ни хрена сказать не может. Выскочил за нами в коридор, шлакоблок тупой, крылами машет.
– Вернитесь оба!! – кричит.
– А зачем мы вам? – спросил Лось. – Вы же нас за уродов держите, да? На кой черт вам уроды? Учите тех, кто пойдет в блатные институты, кто пойдет лизать зад вашим депутатам, продавшимся черномазым и жидам!
Зашибись вмазал, молоток Лосяра! И главное – много народу слышало, и училки, и мелюзга рты пооткрывали.
Ну, млин, мы пошли, такие. Гордые, блин…
На этом со школой все. Кончено.
…Бессильно наблюдая, как шагатель моего друга катится в пропасть, я словно вдохнул запах близкого будущего. Подобное случалось со мной трижды. Впервые – на Дельте Кентавра, когда мы выкуривали из нор очкариков, так там называли подземных волков. Кстати, умники из академии наук позже пытались верещать, что это были вовсе не волки, а некая «предразумная раса»…
Спрашивается, кому она нужна, раса таких ублюдков?
Мы со Свиной Ногой шуровали возле мобильного огнемета, а Ряха и Карантин поджидали в засаде, и с ними еще шестеро. Мы врезали жидким огнем сразу по четырем норам, и не успело пламя вырваться наружу, как я предугадал гибель Ряхи, Карантина и других. Ничего не поделаешь, спасти ребят я не успевал. Очкариков оказалось под землей не одна маленькая стая, а штук восемьдесят, настоящее гнездовье, зимняя лежка. Мы подняли свирепых, оголодавших самцов, и эти «предразумные» дьяволы рванули наружу, не разбирая дороги. Они гибли под градом кластерных пуль, но первую шеренгу легионеров буквально порвали на части. Тогда мы воевали еще без шагателей, в громоздких неуклюжих автоматах, а несколько подземных волков, больше похожих на помесь хорька с гориллой, только размером именно с гориллу, легко опрокидывали солдата…
Ряха и Карантин тогда погибли. А сейчас, расходуя на лесняков остаток боезапаса, глядя, как дергаются их продырявленные туши, я увидел размытую картинку, на долю секунды я увидел себя одного. Я вдруг отчетливо увидел, что произойдет, если мы на Бете застрянем еще ненадолго. Нас разорвут, неторопливо и методично. А мы даже не поймем перед смертью, что это было…
– Бауэр, прекратить огонь!
Это командир. Я выполняю приказ. Во всем должен быть порядок. С раскаленных стволов картечницы стекают шипящие капли охлаждающего реагента. Стрелять больше не в кого, живых не осталось.
В этом сегменте города, на подходах к энергостанции, мы путаемся в тысячах рыжих игл, торчащих и сверху, и снизу, в самых разных направлениях. Небо над головой исчезло, его заслонили узловатые клубни, похожие на капустные кочаны, переплетение корней, изогнутых полос. Свиной Ноге приходится пробивать эти псевдоживые конструкции лазером, ежеминутно он посылает бот на таран. Иногда он покидает нас, поднимает машину в небо, чтобы взглянуть сверху…
– Декурия, разомкнутым строем за мной!
Я занимаю место погибшего товарища.
– Бауэр, ты как, в порядке? – заботливо спрашивает командир.
– Так точно, в порядке!
Конечно же, со мной полный порядок. Иначе и быть не может, ведь мы делаем привычную работу.
Мы заворачиваем за угол, обходим ближайшую башню и снова замираем. Поперек морщин плоской тропы, похожей на древнюю стиральную доску, лежит шагатель с мертвым десантником в седле. На груди у мертвеца вольготно расположилась крупная птица с длинной изогнутой шеей и роскошным розовым оперением. Только вместо клюва у родственницы фламинго был узкий жесткий хобот.
– Дьявол, это же Косолапый, из второй декурии… – шепчет Свиная Нога. – Эта сволочь убила Косолапого…
Птица погрузила хобот в глазницу убитого десантника, с противным чмоканьем всосала остатки мозга и только затем повернулась на шум. Ее загадочным, обворожительно-томным глазам могла бы позавидовать любая восточная прелестница. Острым языком птица облизнула хобот и улыбнулась нам…
12
КУЛАК БЕЛОГО ЧЕЛОВЕКА
Успех – это жестокость.
А нынче утречком мы катились в автобусе, как новобранцы, и я чувствовал себя офигительно хреново. В школу назад идти – западло, вроде как, пути отрезаны. И рассказать некому, черепа орать начнут, что ради моей учебы горбатятся. Оберста рядом не было, пожаловаться некому, пришлось сжать зубы и терпеть.
Кроме того, я опять видел это.
Вроде бы во сне, а может, и не во сне. И снова весь вечер с Лосем курили и базарили про всякие военные дела. Про древних спартанцев, про гитлерюгенд, про французский легион. Базарили о тот, что было бы здорово свалить в такую контору, где никто тебя не ударит ножом в спину…
Потом автобус остановился, но оказалось, что нам еще предстоит катиться в электричке. Там уже народ ехал на работу, поэтому Фельдфебель, млин, сказал, чтобы рассосались по разным вагонам, а выходили по его команде. Мы с Лосем и Роммелем сели, такие, зубами стучим, вокруг бабки с торбами, косятся на нас, как на волков. Какой-то удод бухой наезжать начал, типа, фигли мы бритые, курим, почему не в школе, и все такое…
Роммель заводиться начал, но я сказал – пошли, пересядем! Ну, млин, Роммель и Лось на меня как на последнего децла уставились, а я еще раз сказал – пересядем!
Послушались, млин, куда деваться.
Мы приехали в область, на рынок, забурились в вагончик, типа кафе, покурили. Тут подкатил парень с железками, роздали нам. Смотрим, такие, – там еще пацаны потихоньку подтягиваются, незнакомые. Человек двадцать, млин, собралось. Лось повеселел, типа, махач будет! Торговля еще не начиналась, прилавки пустые, только первые два грузовика подкатили с помидорами. Стоим, такие, смотрим – Фельдфебель с мужиками двумя незнакомыми перетирает. Мужики серьезные, видно, что из блатных, но не бакланы, а центровые. На дорогой тачке прикатили, побазарили и свалили.