Город мясников
Шрифт:
Сиськи у нее ничего, такие, были. Она на девчонок наших уставилась, думала, что они заступаться начнут. Но они только пиво тянули и молчали. Потом Томас ей дал по роже, несильно, сказал, чтобы разделась догола и чтобы отсосала у всех по очереди. Она заблеяла что-то, типа, не умеет, и что принесет нам денег, куда скажем, а Шварц сказал – прикинь, она стебется над нами! Тогда она упала, а Зима рядом сел и стал ее, мудак, успокаивать, гладить стал. А старший Шварц, млин, ему говорит – ты опух, что-ли, тащишься от ее скулежа? Если не можешь ее заставить взять в рот, так отойди, дай другим!
Мы с Лосем отошли и закурили.
А телка эта все ревет и повторяет – мальчики, ну не надо. И жопа у нее в окурках, грязная вся. А вторая, млин, тоже очухалась и снова реветь начала, дергается, как в припадке. Хотела уползти, но Роммель ей на пальцы встал, говорит – ты куда, сука? Она мордой вниз легла и больше не рыпалась. Я сказал Роммелю, чтобы ее не трогал, что баб трогать – западло. Он сперва погнал пургу, типа, про мудаков, которые его учить будут, но Лось его спросил – ты кого мудаком назвал? Роммель – малолетка еще, а борзеет не по делу. Слушать должен старших, а не возбухать!
А Лось ко мне подошел и тихо так в ухо пыхтит, что не нравится ему все это и что рыжая ни хрена не отдышалась и вся в блевоте; как бы, правда, на мокруху не попасть…
Я ничего не успел ответить, а Шварцы оба, уже с телки джинсы и трусы стянули, а Томас лифчик ей порвал. Она голая осталась, стоит, синяя вся, руками закрывается и воет. Шварц толкнул Роммеля и сказал, что тот первый. А Роммель никогда не пробовал, пересрал, стоит перед ней, красный весь, и не знает, что ему делать. А Томас ржет и не может остановиться.
Орали все, как придурки, и не услышали, что там на улице. Видать, кто-то из жильцов ментовку вызвал. Я не стал вязаться со Шварцем, потому что уже чуял, чем все кончится. Никто никого трахать не будет, а придется валить, и как можно скорее…
Короче, я как чуял, что западло вылезет. Заревело сверху, там дверь наперекос висела. Латыш ближе всех к лестнице стоял, он первый увидел, что ментовский бобик причалил, и надо ноги делать. Мы ломанулись, но младший Шварц и Зима не успели. Мы с Лосем рванули через парк, напролом, отдышались в каком-то дворе. Уже темно было, и фонари не горели.
Сидим, короче, слышим – топает кто-то. Оказалось – Мюллер. Лось говорит – стоять, придурок! А Мюллер, такой, – как завопит, типа, на хрена пугать! Мы заржали, но невесело было, из меня уже пиво все вылезло, холодно стало, зубы, млин, стучат, и ноги промокли.
«Фриц и бабы убежали», – подумал я.
Мюллер сказал, что Фриц и Латыш с бабами убежали через второй выход; там дальше был лаз, а Зиму и дурака Борисова повязали. Ничего сделать было нельзя, млин, сапогами запинали, волки позорные, хари им разбили. Лось сказал – вот суки, фигли делать теперь? А Мюллер, такой, помолчал и говорит – это все херня, хуже другое. Одна из шалав растаманских, оказывается, с Зимой в параллельном классе раньше училась, млин.
Ну, мы не сразу воткнулись, а потом меня эта фишка зараз прибила. И Лось тоже офигел, зубами стучит. Мы, такие, спрашиваем – а какого хрена этот мудак раньше молчал? Мюллер говорит – а он ее разглядел только при свете, когда в подвал пришли.
– Это капец! – заблеял Лось. – Зима и Роммель рядом живут, разом мудаков повяжут!
– Да всех повяжут, не парься! – Мюллер сплюнул и закурил. – По хатам лучше не соваться.
– Думаешь, Зима всех продаст? – спросил я.
– А тебе яйца сапогами заплющат, посмотрю, как запоешь!
– Смотрите, это Фриц! – закричал Лось.
И точно. Это был раздолбай Фриц, ковылял себе спокойно, вдоль ограды двора, по свету, типа, вышел на прогулку. Мы стали свистеть и махать ему, но только напугали. Пришлось мне из тени вылезти и дятла догонять. У Фрица была такая видуха, словно ему по жопе танк проехал. Он меня заметил, млин, и чуть не обосрался от радости.
– Я на трубах спрятался, – заверещал он. – А потом под забором лез, а потом…
– Плевать нам, где ты лез, – оборвал из темноты Мюллер. – Они Шварца и Зиму увезли, не видел?
– Не… не видел. Но Шварц, младший, я слышал, кричал, что ни при чем, что его заставили…
– Вот сука, – сказал Мюллер. – Этого гондона на раз раскрутят… Бабы всех вложат, как два пальца…
– А что же делать? – Лось мигом пересрал, чудик. Его трясло, как будто мороз стоял за двадцать, а не лето. – Как теперь домой?..
– До-омой, до-омой! – тонким голоском передразнил Мюллер. – Говорил я вам, мудакам, что надо было в парке им звездюлей накидать, и – деру!
У меня в башке снова щелкнуло.
– Я знаю, что делать, – сказал я. – Я знаю, кто нам поможет, – я поглядел на Мюллера и вдруг понял, что он бздит еще больше нашего и что он больше не сможет командовать. У Мюллера такой папаня, что не забалуешь, на раз харю раскроит кому угодно. Он на тыкву инвалид, млин, в горячих точках воевал, лучше не попадаться.
И мы поехали в кафе. К Оберсту.
Больше ехать нам было некуда.
…Хотя нейтральных на этой войне нет. Мне понравилось, как здорово сказал на эту тему префект лагеря на слете, перед самой отправкой на дрейфующую базу. Префект лагеря немолод, он обжег лицо и потерял ноги на Гамме Кентавра, заработал платиновую перевязь за спасение наших заложников в каньонах Юноны, но благодаря гибридным протезам остался в строю.
– Ребята, я горд за вас! Вам предстоит вписать имена в славное будущее конфедерации! Большинство из вас отправят на Бету Морганы, – зычным голосом прокричал наш славный префект. – Это тяжелая проверка на прочность. Это работа для настоящих мужчин, хотя среди вас, насколько я вижу, есть и достойные девушки. У меня мало времени на сантименты, ребята… Вы отправитесь защищать наши завоевания и наши идеалы туда, где о них вытирают ноги. Вы должны быть мудрыми и осторожными, но никогда не забывать – нейтралитета не бывает. Кто говорит, что нейтрален, – тот наш враг. Я был на Бете трижды, чтоб ей сгореть!.. – По рядам курсантов пронесся сдержанный смех. – Я лично допрашивал северных альбиносов, которые травили наших инженеров ядовитыми грибами и ящерами. Я предлагал им участие в прибылях, предлагал вакантные места в администрации и субсидии на открытие торговых лавок. Они отказывались. Ребята, для них священное право частной собственности – пустой звук. Альбиносам наплевать на наши машины, ткани и продовольствие, никто из них не пожелал занять высокую должность в мэрии. Стоило нам ослабить контроль – они снова подло напали на нас и убили восьмерых…