Город: от карты к шагам
Шрифт:
Там, где Рим не мог расширить свои владения за счет прокладывания дорог, он укреплял линии обороны (limes), ширина которых от границы до границы была различна. Важнейшую составную часть limes образовывали улицы, идущие вдоль границы, для которых прокладывались лесные просеки, осушались болота. Эти дороги должны были в первую очередь обеспечить продвижение войск. Там, где реки не образовывали естественной границы, сооружали рвы (fossatum) и земляные или каменные валы (vallum). Около границы воздвигались различные виды военных лагерей: castra – полевой лагерь, castella – маленький оборонительный лагерь для гарнизона, burgi и turres – укрепленные оборонительные пункты, oppida – укрепленные города в тылу.
Важнейшая линия обороны, limes, проходила на севере Римской империи. Возведенная Тиберием Германская линия обороны по ту сторону Рейна состояла в основном только из укрепленных связанных друг с другом улиц вдоль открытой
Прямолинейный ход улиц города Рима и дорог империи Рим послужили исходной формой для регулярного разделения колонизируемых новых земель между поселенцами. Основой для этого деления послужила прямоугольная сеть улиц. Эта сеть состояла все из тех же, пересекающихся под прямым углом, decumani и cardо, которые легли некогда в основу, возникшего на периферии этрусской цивилизации, военного лагеря Рима.
Деление колонизируемых земель на парцеллы (parzella), составлявшие около пятидесяти гектар, проводилось образованными специалистами (agrimensori gramatici). Для определения прямого угла они использовали специальный аппарат «groma». Согласно текстам, эта наука была перенята от этрусских авгуров, которые определяли таким образом стороны света. Однако по расположению римских парцелл стороны света было определить нельзя. Римляне переняли чисто утилитарную сторону этой техники разметки улиц под прямым углом.
Граница limites служила одновременно меткой границы между двумя парцеллами и в качестве публичной улицы. Так возникла гигантская сеть улиц империи, не имеющая аналогов в античном мире. Эта плотная сеть улиц сквозь всю империю сделала возможным интенсивное расширение хозяйственной, экономической и политической систем Рима. Эти проложенные римлянами границы между отдельными парцеллами оставили неизгладимый след в ландшафте. И по сей день на территории Франции и Южной Германии можно проследить следы этой циклопической шахматной доски бывших римских парцелл.
Те же пересекающиеся под прямым углом decumanus и cardо, составляли основу и каждого нового города Римской империи. Точка пересечения осей этих улиц играла роль центральной площади колонии. Прямоугольное расположение частей города и самих городов относительно друг друга стала концептуальной системой, легшей в основу римских городов. Везде, где Рим – город и империя растет, его невероятное тело повторяется. Рим является уникальным многочастным телом, каждая новая часть которого может быть образована копированием любой предыдущей. Таков образ основания Рима, который мы попытались понять в этом разделе. Даже если рядом возникал новый город, главные улицы уже существовавшего города decumani и cardо – переходили в главные улицы нового, пронизывая систему городов и соединяя их в единый город-империю. Улицы города и дороги страны в Риме – одно. Городские центры на пересечении decumanus и cardо становились узлами в гигантской сети дорог империи.
Среди городов, в основе которых лежит римский образец разметки улиц – Турин, Верона, Лондон, Лион, Париж, Вена, Кельн. Все они хранят след своего прошлого – крестообразную печать Римской империи.
Рим говорит нам о том, как место становится вселенной. Рим хотел вместить в себя вселенную. Даже в смерти он пережил себя. Из руин его городов, его храмов, театров, виадуков, каменных дорог восстало нечто еще: во-первых – язык, непосредственно латынь, а позднее все романские языки, более того, до сих пор все латинские и греческие тексты утверждают европейскую культуру; но, что еще важнее, римское гражданское, уголовное и конституционное законодательство легло в основу европейского права. Рим действительно стал причиной рождения Европы, а значит и всей западной культуры, которая сама ныне осуществила экспансию на весь земной шар. Рим умер, да здравствует Рим! Центр обрушился, и памятники превратились в великолепные руины, но ярчайшие нематериальные формы сохранились: язык, тексты, своды законов. Рим шел к универсальному из центра и провалился, но он достиг глобального из своей периферии. Но здесь уже начинается история становления городов Средневековой Европы.
Homo sociale
На первый взгляд, появление империи должно способствовать гигантскому расширению публичного пространства и увеличению его значимости. Как будто к такому же выводу может подтолкнуть нас и небезызвестная предсмертная реплика Нерона: «Какой актер умирает!».
Чудовищная асимметрия между внешним и внутренним привела к тому, что на закате Римской империи появляется дискурс, обращенный к сфере частного, к внутреннему миру человека. Именно в недрах Римской империи зародился христианский тип самосознания. Этические сочинения стоиков стали прообразом христианской проповеди. Нельзя сказать, чтобы в Древней Греции сочинения этического характера отсутствовали. Однако и рассуждения Аристотеля в «Никомаховой Этике», и рассуждения Платона в «Алквиаде I» 26 не апеллируют к внутреннему миру человека, а строятся в основном на выяснении того, что же такое верный этос – нрав, обычай полиса. Именно следование этосу полиса и хорошее образование должно сделать из адептов этических наставлений (а ими являются Александр Македонский и потомок Перикла Алквиад) истинных правителей-философов и оградить их, а значит и полис от всяческих житейских невзгод. Речь здесь идет о подготовке политического субъекта, ответственного за судьбу полиса. Фигурирующее здесь понятие заботы о себе (epimeleia melte), очень важное для всей античной философии в целом, не сводится к заботе о собственном теле и внутреннем душевном равновесии. Речь идет не о формировании приватной личности, а о становлении политического и этического индивидуума, ответственного за судьбу полиса.
26
Интересно, что диалог «Алквиад I» представлял собой лекцию, открывавшую обучение в Платоновской академии.
Совсем иного рода этические наставления дает Сенека в «Письмах к Луцилию». Предметом бесед здесь становится не всеобщее, не нрав и обычай гражданина Римской империи, а частное. Показателен уже сам характер построения сочинения не в форме философского трактата, а в форме частных писем, где ведется доверительная задушевная беседа ближних. Сенека задается вопросом, как выстоять в мире, где всеобщее более не может быть гарантом справедливости и закона, в ситуации, когда Великая Римская империя, процветая как великолепный образ, рушится. Выход он видит в обращении от внешнего к внутреннему миру. Работа Сенеки является точкой разрыва античной традиции и одновременно точкой сцепки таких несхожих Античной и Христианской традиций. Ведь именно этические труды Сенеки и стоиков подготовили понимание заботы о себе как заботы о душе. Именно стоицизм подготовил новый тип общности людей утративших интерес к внешнему миру – неполитическую, вне-мирную общину христиан, отношения которых основаны, по словам Августина Блаженного, на любви к ближнему, а не к миру, которому должно погибнуть в геенне огненной. Еще столетие и толпы «вне-мирных» будут стоять пред проблемой: как пройти через мир. В Риме, городе превратившемся в империю, истина теряет свое место в публичном разговоре и перемещается в разговор частный. Рим начинает тему большого города как большого одиночества, перерождения гражданина в смесь, толпу.
Но вернемся к расцвету, к зениту осуществления Римской империи. Уникальный рост Рима, который осуществлялся копированием и многократным повторением своих же собственных фрагментов, сделал город империей, а античный полис, копией которого Рим пытался стать, – общежитием или societas. Политическая организация подменяется здесь общественной. Интересно, что даже аристотелевское определение человека как политического животного существа Сенека воссоздал в латинском эквиваленте как animal sociale. Термина социальный не существует ни в греческом языке, ни в греческой мысли. Аристотель не только отделял, но и противопоставлял политическую организацию общественной. Так общежитие, основанное на домохозяйстве, кровных узах и достижении совместных целей, он не считал политическим. Для римлян это различие исчезает. В ситуации разрастания имперского хозяйства, расслоения народа на патрициев и плебеев, прогрессирующей бюрократии политическое действие уже не может быть «деянием и словом убеждения», утверждаемым здесь и сейчас на агоре, оно становится положением оснований и законодательств, написанных на бумаге. Все граждане огромной империи просто не в состоянии собираться на агоре и в режиме «здесь и сейчас» решать свои проблемы. Политика перестает быть уделом любого гражданина и становится занятием профессионалов, областью специализации. Из предмета обсуждения она становится сводом законов и уставов, из устной риторики она превращается в букву закона.