Город отражений

Больше всего в жизни Андрей Ливнев любил природу. Пикники на лесной опушке, многочасовые бдения с удочкой на берегу. Да что там — даже малейшей возможности покинуть душный, загазованный, пропахший асфальтом город хоть ненадолго он старался не упускать.

В молодые годы выбираясь из него чуть ли не каждые выходные.

Ох, уж эти благословенные молодые годы!

Летом, как уже говорилось, Андрея увлекали пикники и рыбалки, зимой — катание на лыжах или сноуборде. Еще молодой Ливнев надумывал заняться охотой и даже планировал путешествие к Стене. А если повезет, то и дальше. Причем в обход издавна установленных маршрутов.

Но мечтам этим не суждено было сбыться: в один ясный морозный день любовь Андрея Ливнева к природе перестала быть взаимной. Во время очередного спуска на сноуборде то ли удача отвернулась от него, то ли изменила успевшая стать привычной ловкость. Ведь мало того, что тот спуск не был первым за день. Так вдобавок с годами человек не становится более сноровистым и выносливым. А Андрею шел уже четвертый десяток лет отроду.

В общем, закончился тот спуск неудачно. Причем настолько, что стал действительно последним в жизни Ливнева. Падая, Андрей сломал ногу и, разумеется, на месяц угодил в больницу. Срастался перелом медленно и словно с нарочитой неохотой. Так что даже по окончании лечения о прежней непоседливой жизни Ливневу пришлось забыть.

Какие уж были теперь пикники, не говоря о лыжах да сноуборде? Если даже до работы Андрей добирался не без труда. Медленно, словно с опаской, переставляя ноги да опираясь на трость. Добро, хоть располагалась работа всего (всего ли?) в паре сотен метров от дома. Один из приятелей, бывший однокурсник, помог устроиться учителем в местную школу. Благо, при всех физических недостатках дураком Ливнев отнюдь не был, да и Универсальную Академию закончил.

Так что в последние годы для Андрея Ливнева вся природа мира свелась к уголку школьного сада, любоваться на который он мог из окна учительской. Где коротал время между уроками, то читая методички, то раскладывая пасьянс на стареньком рабочем компьютере. Ну и еще время от времени посматривал на часы. Ожидая законной возможности покинуть рабочее место и все так же осторожненько проковылять до дома. До однокомнатной квартиры… жалкого обиталища инвалида-холостяка. А холостяка потому, что последняя возлюбленная бросила Андрея вскоре после выписки. Оно и понятно-с: влюбилась-то эта энергичная умница-красавица в молодого мужчину, спортивного и тоже вполне себе симпатичного. А уж никак не в ковыляющую развалину.

По мнению бывшей пассии… да и не только ее одной подобные люди могли быть достойны жалости, сострадания, заботы и помощи — посильной, ясное дело. Но уж никак не влюбленности, не говоря о физическом влечении.

Да что там, даже сам Андрей Ливнев, не случись с ним того несчастья, был бы согласен с подобным отношением на все сто. С отношением к кому-то другому, естественно. Да только сослагательное наклонение — удел философов. Простым же смертным кроме как смириться с существующим порядком вещей ничего не остается. Как и со своим в нем местом. Место же Ливнева теперь было либо в одном из многочисленных классов, за столом у доски, либо в учительской перед рабочим компом. Собственно, в учительской-то его и застиг один из коллег… точнее, одна. Немолодая, но еще стройная, явно следящая

за собою, дама во всегдашних роговых очках и с черными, собранными в строгий хвост, волосами.

— Андрюш, — почти на десять лет старше Ливнева, дама эта считала разницу в возрасте достаточным поводом, чтобы обращаться к младшему коллеге именно так, — ты меня не подменишь? У дочки сегодня день рождения…

Голос у нее был зычный, веский. Ораторский. Такой голос рождал у слушателя желание если не подчиняться, то по крайней мере, внимать ему. Так что причину дама могла и не объяснять. Да и сам вопрос звучал, скорее, риторически — во всяком случае, будучи адресован тихоне-инвалиду с куцым стажем. Тихоне-инвалиду, сам факт трудоустройства которого весь школьный коллектив мог записать себе на счет, как акт высочайшего милосердия.

— Один урок, — продолжала не столько объяснять, оправдываться и просить, сколько чеканить, как команду на плацу, дама, — «демографию» для десятиклассников.

— «Демографию»? — переспросил Андрей, оторвавшись от монитора с разложенными картами. И не смог удержаться от иронии в голосе.

Вообще, над этим предметом, включенным в программу всего несколько лет назад, привыкла зубоскалить едва ль не вся мужская часть учителей. Тогда как в женской, напротив, иные кумушки воспринимали «Основы демографии и воспроизводства народонаселения» почти со священным трепетом.

Впрочем, сама дама-собеседница Ливнева, которая, собственно и вела в данной школе «демографию», относилась к сему образовательному нововведению адекватно. С профессиональным бесстрастием, незаметно переходящим в профессиональный же цинизм под лозунгом «надо — так надо». Благодаря чему в разговоре с нею Андрей позволил себе даже чуток сострить:

— Надеюсь, хоть практических занятий проводить не придется?

— Нет, для десятого класса только теория, — ни бровью не поведя, сообщила дама, — практические занятия предусмотрены в одиннадцатом. В последней четверти, да и то факультативно. В рамках домашнего задания. И только для сложившихся, мало-мальски устойчивых пар. До поры устойчивых, понятно. Ну так и надо ковать, пока горячо… не так ли, Андрюш?

И вдогонку к этому, очередному риторическому вопросу, последовал еще один — подводящий черту под всем разговором:

— Так как? Подменишь? Всего один урок? Методички есть… так что, думаю, ты справишься.

И, как уже говорилось, ответ здесь был очевиден. Ибо, сломавши однажды ногу, ломать копья Андрей Ливнев был расположен менее всего. Даже права такого морального за собою в душе не числил. Потому пришлось бывшему рыбаку, лыжнику и сноубордисту, а также несостоявшемуся охотнику и путешественнику вскоре подниматься со стула и ковылять до кабинета «демографии». Того, где над классной доской красовался выложенный большими буквами рифмованный лозунг: «Продолжение рода — выживание народа!»

Рифма эта, при всей своей примитивности, впрочем, Ливнева вдохновила. Ибо начал он неплохо, обратившись к рассевшимся за парты великовозрастным школярам вот с такими словами:

«Много занятий у любого живого существа… и еще больше их у существа разумного. Но интерес у всех в конечном итоге один — выжить. Не исчезнуть раньше времени. Чтобы выжить отдельной особи, ей необходимо вдоволь питаться и самой не стать пищей. Чтобы выжить и не вымереть большой общности — стае, племени… нации, каждая особь… каждый индивид должны не только сохранить свою жизнь, но и положить начало новой жизни. Ибо, как ни прискорбно, но все мы смертны…»