Город пахнет тобою...
Шрифт:
Не смотря на выпитый чай, мне все равно было холодно. Я касалась горячего лба и не могла понять — то ли это температура, то ли на нервной почве организм сбоит. Что-то ненормальное с ним происходит.
— Это все твои вещи? — удивленно смотрел на меня Штефан.
— Ну да, — поправила я сумку на плече.
— Тебе есть, где остановиться?
— У подруги, — неуверенно соврала я. В Берлине не было никого, у кого бы я могла пожить пару дней. Вообще никого. Значит, надо решать все свои дела одним днем и убираться из страны. Домой. В Россию. В свою квартиру. А потом отменю все встречи и возьму тайм-аут на месяц-два. Поеду к маме в Канаду. Или рвану в Индию. Давно хотела. Проедусь по стране, посмотрю, как люди живут. Сделаю цикл репортажей. Да, в Индию. Не хочу к маме. В Индию или на Бали. Ни разу не была на Бали. А можно и туда, и туда. Я — молодая, красивая, смелая. Одна не останусь. И это пройдет. А Билл… А что Билл? Первый раз было больно. Второй раз обидно. Третий… Жила же я как-то без него. Существовала… Главное, Родриго
— Мария, мне было приятно с вами провести эти полтора часа, — улыбался Штефан на прощание, когда мы стояли перед выходом в город. Мой попутчик любезно согласился провести меня по самому большому в Европе вокзалу к выходу, иначе я бы тут неделю плутала в этих переходах, лестницах и лифтах. — Надеюсь, что вы хорошо проведете время в Берлине. Это очень красивый город.
— Спасибо, что отвлекли меня от грустных мыслей.
— Пообещайте мне одну вещь.
— Если это в моих силах.
— В ваших. Улыбайтесь, пожалуйста. Вам очень идет улыбка.
Я постаралась растянуть губы, но вместо этого слезы опять побежали из глаз.
— Не надо плакать. Всегда улыбайтесь. Вы очень красивая. Хорошего отдыха. Прощайте.
Штефан пожал мне руку и пошел ловить такси. Я осталась одна, тоскливо глядя ему в след. Слабость какая-то в ногах. Неужели от стресса? Плохо мне. Физически плохо. Ладно, надо выползти на улицу и оценить ситуацию. Сначала позвонить Полине. Попросить, чтобы деньги прислала сегодня, хотя бы свои, там рассчитаемся. Потом билет на самолет или поезд и ну к черту эту вашу хваленую Германию. Домой. В Россию. Зализывать раны.
Я вышла на площадь, вставила наушники в уши и включила плеер. Заиграл баян, раздался гитарный перебор — очень похоже на что-то немецкое народное. «Аквариум». Великий Б.Г. Я еще раз заставила себя улыбнуться. Вокруг меня сновали люди. Вон там стоянка такси. Штефан договорился, грузит чемодан в багажник. Помахал мне рукой. Я помахала в ответ. Что же с организмом? Как будто ледяной водой окатывает. Мурашки бегают по спине. Ноги и руки холодит. В голове шумит и перед глазами круги. Дьявол, я опять не спала почти двое суток, и вряд ли сейчас где-то прилягу. Держись, Машка, русские не сдаются так легко. Главное сегодня пережить, а завтра будет легче, завтра я уже буду дома. Перед глазами окончательно все поплыло.
— Не пей вина, Гертруда, — противно блеял мне в ухо Б.Г. — Пьянство не красит дам…
Чай… С лимоном…— нахмурилась я. «Сахар поднимает настроение» Земля выскользнула из-под ног. На мгновение стало больно, а потом наступила темнота.
Глава 6
Я проснулась в каком-то странном помещении с высокими потолками и стенами, выложенными белой плиткой. Как в морге. С той лишь разницей, что лежала я не на холодной металлической каталке, а в постели. Голая… Нет, ну, не совсем голая. В трусах и какой-то ситцевой распашонке, которая сбилась под спиной в мерзкий комок. Так… И что все это значит? За окном ночь. Льет дождь. Где-то справа горит фонарь. Видимо рядом есть еще дерево, потому что свет то и дело «перебивает» что-то «лохматое». Я села и осмотрелась. Стол, два стула, тумбочка. Дверь узкая. Дверь какая-то подозрительная. Первая, скорее всего, в туалет. Вторая на выход. Больница что ли? Только очень стремная больница, старая и обшарпанная. Второй вопрос — что я делаю в больнице? Ощупала голову. Нет, ссадин нет, по крайней мере значительных. Клофелин? Похоже на то. Видимо вырубило где-то. Понять бы где. Последнее, что я помню, — вокзал. Какого черта я общалась с незнакомым мужиком? Ведь нельзя же, нельзя! Элементарная техника безопасности. Идиотка. Я посмотрела в уличное окно. Да, кусты, деревья, забор вон недалеко, улица, редкие машины. Только почему в таком боксе? Что я им плохого сделала? Почему не в обычной палате? Я подошла к окну, которое отделяло мой бокс от коридора. Коридор, как коридор. Темно и ничего не видно. Можно позвать дежурную медсестру. Не буду. Утром разберемся.
Оставшееся время я лежала и тупо смотрела, как на потолке играют тени. Я старалась ни о чем не думать. Не вспоминать. Утром все выяснится, и я пойду на все четыре стороны. Буду свободна. Вернусь домой и заживу, как раньше. Да, я буду улыбаться. Всем. Радостно. Я буду смеяться. Всем назло. Чтобы все сдохли от зависти от того, насколько я счастливая. Интересно, что он почувствовал, узнав, что я ушла? Облегчение? Радость? Я не думаю о нем. Его больше не существует. Он умер для меня. Какое сегодня число?
Меня разбудила медсестра. Вставила градусник в рот, подождала, пока он запищит. Чувствовала я себя, надо сказать, удивительно отвратительно. Тело ломило, голова болела, и во мне явно блуждала какая-то инфекция, с которой организм боролся посредством высокой температуры. Я бы даже сказала, чрезмерно высокой температуры.
— Простите, где я? — отважилась поинтересоваться у тетки.
— В больнице, — ответила добрая женщина.
— Ээээ… — тут же напряглась я, неожиданно вспомнив, что медицинское обслуживание мне нынче не по карману. — А можно с кем-то пообщаться? Боюсь, я не могу себе вас позволить.
— Это муниципальное учреждение.
— Хорошо. Но имейте ввиду, в ваших же интересах выписать меня как можно быстрее, чтобы мои микробы не разорили ваше муниципальное учреждение.
— Я передам это вашему лечащему врачу, — улыбнулась она и вышла.
Я сжалась на постели, натянув одеяло на макушку. Холодно. Черт, если они выставят мне счет, это будет номер. Вопрос дня — где мои вещи? Можно сбежать, но шататься по городу в таком виде, без документов да еще в марте… И позвонить некому. Совершенно некому позвонить, чтобы приехали и забрали. Еще никогда в жизни я не ощущала себя настолько ничтожной малюсенькой песчинкой. Там за окном мир живет сам по себе, совершенно позабыв про меня. Муравейник. Кто-то лапку сломал — ни в счет. Кого-то съели — не беда. Кто-то пропал — не страшно. А я даже не муравей сейчас. Я пыль под их многочисленными ножками. Маленькая, незаметная пылинка. Как же я так могла? Как посмела? Как пропала? В чужой стране совсем одна, больная, разбитая, раздавленная. Все против меня. Небо против меня. Погода против меня. Обстоятельства складываются так, словно ангелы на небесах специально надо мной издеваются. Я не буду о тебе думать. Не буду. Не хочу. Это не слезы. Это из-за температуры. Я не плачу. Ты не заставишь меня плакать. Ни одной слезинки тебе не подарю. Я не могу без тебя. Я заставлю себя не думать о тебе. Это так просто — надо только переключиться на что-то другое. Полезное. Так, Машка, включай голову! Собирай свой разжиженный из-за температуры мозг в кучку (или сливай его в стакан, как получится). Что мы имеем? В Германии обращаться за помощью мне просто не к кому. Этот пункт вычеркиваем. Позвонить в Россию — как вариант. Да, можно. Но кто за мной потащится из России? Пока визу сделают, пока оформят все… Нет, не годится. Минус еще один пункт. Позвонить родителям в Канаду? Смысл? Те же яйца, только в профиль. Выкинули последнее. Что осталось? Единственный вариант — позвонить в Венесуэлу Родриго. Он вечно туда-сюда по миру мотается, возможно, сможет приехать и забрать меня, финансовое положение ему позволит без ущерба для кошелька рассчитаться за мое пребывание в больнице. Я потом ему отдам. Фигня только в том, что в очередной раз продинамить Родриго, если он приедет за мной, будет подло с моей стороны. Да и захочет ли он со мной общаться после того, что произошло в Австралии? Он написал мне единственное письмо с пожеланиями счастья, я коротко ответила «Спасибо» и на этом наше с ним общение прекратилось. Знаю, если позвоню, он примчится первым же рейсом. Или нет? По щекам вновь поползли слезы, нос, который и так не дышит, тут же отек и потек. Ну что за наказание? Представила, как я звоню Родьке, прошу помочь, а он меня посылает красивым, русским, трехэтажным. Что-что, а уж матом Пуговкин ругается с особым удовольствием и вдохновением. Нет, если и он вышвырнет меня из своей жизни (если уже не вышвырнул) так же, как выкинул Билл, моя слабая психика расстроится окончательно. Я, конечно, не стану вены резать и таблетки глотать, но уйду в себя надолго. Вообще одна. Вот совсем-совсем одна. Как в старом добром анекдоте — пусть у ваших врагов все будет, всё-всё, что они хотят, а в записной книжке пусть будет записано всего три номера — ноль-один, ноль-два и ноль-три. А я даже туда позвонить не могу. Мама, забери отсюда свою блудную дочь. Обещаю, буду как все девчонки моего возраста — сидеть дома в Интернете и мечтать о принце. Нет, принца не надо, спасибо было. Не нужны мне больше принцы. Жила себе одна — спокойно, свободной от всех, куда хочу — туда лечу. Эх, мне бы волшебную палочку, я бы пожелала стереть твое имя из памяти. Даже думать его больно. Четыре буквы сплошной боли. Ты не существуешь! Ты мираж! Исчезни! Чур меня, чур…
Умная мысль пришла в голову с опозданием. Нет, я все-таки дура. У меня же в паспорте записан номер страхового свидетельства! А по страховке я имею право на госпитализацию! Я ж работала, как все, налоги с меня снимали, как со всех, так что и болеть могу, как все! Господи, спасибо, что Ты есть! Я облегченно выдохнула и закрыла от удовольствия глаза. Как же я забыла про страховку? Идиотка! Покрашусь в блондинку, хотя бы не так стыдно будет, что вечно все забываю и паникую раньше времени. Да! Сделаю короткую стрижку, выкрашусь дома в блондинку, накуплю себе розовых вещей и моя жизнь наладится. Осталось только понять, как долго меня тут продержат. И домой! Домой! Чтоб ноги моей тут не было! Там тебя не существует, там тебя нет.
Мой лечащий врач оказалась приятной женщиной непонятного возраста с грустными карими глазами. Велев мне лежать, традиционно засунув градусник в рот, она измерила давление и принялась что-то писать в карту. Ее интересовало всё, начиная от того, чем я болела в детстве, к чему предрасположена, на что аллергия, сколько беременностей у меня было, чем я предохраняюсь и заканчивая вопросами про болезни родственников. Я без всякого энтузиазма «сотрудничала со следствием», правда, отвечала путано, потому что неожиданно выяснилось, что я понятия не имею, как все мои детские болячки называются по-немецки, приходилось проявлять чудеса жестикуляции, играя в шараду. Кажется, тетка меня понимала. По крайней мере, делала вид, что понимает. Потом она долго пытала меня по поводу того, не стукнулась ли я головой, что помню, а что нет, что пила-ела-принимала в последние дни. Я честно отвечала на все вопросы, прикидывая, что за питанием надо все-таки следить лучше, а то так и до гастрита недалеко, а со всеми переживаниями я еще и язву заработаю. Кому я потом больная нужна буду? Я и здоровая-то не особо нужна…