Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах)
Шрифт:
— Дэннер… – выдавила я и задохнулась кашлем окончательно. Дэннер только сжал мое плечо. Затем будто вспомнил о чем-то.
— Подожди-ка минутку, – попросил он, встал и вышел из комнаты.
Не знаю, как там с минутками, однако мне его отсутствие показалось целой вечностью. Вернулся он с кружкой в руках и устроился на краю кровати.
— Легче не станет, – сходу разочаровал командир, увидав мою физиономию. – Но разговаривать ты сможешь. – И с этими словами Дэннер, приподняв мою голову, аккуратно влил мне в рот капельку… судя по вкусу, подсолнечного
— А воды нет? – кое-как выговорила я. Дэннер вздрогнул и стиснул зубы, но взгляда, конечно же, не отвел. Меня начинала пугать эта окружающая серость. Может, я повредила глаза?.. Чем?.. Контузия?..
Вспомнить, что произошло, никак не получалось. Память услужливо выдала дом Лаэрри, нашу беготню с канистрами, езду по Городу и бои с подземными жителями. А дальше вставала глухая черная стена.
— Вода есть, но она тебе не поможет, – все же, отозвался Дэннер. Голос прозвучал как-то глухо, и я насторожилась. Уж кто-кто – а Дэннер-то попусту психовать не станет.
— А… меня ранили? Да? Дэннер! – Я с нарастающей тревогой, ловила его взгляд. А когда, наконец, поймала – сделалось как-то нехорошо. Глаза командира казались неживыми, в них не отражалось ничего, кроме пустоты.
Так смотрят тяжелораненые. Так стекленеет взгляд, когда человек всеми силами пытается удержать боль, загнать ее внутрь, и ничего больше не остается, только стремление – не показать никому, как на самом-то деле рвет нервы в клочья. Так смотрят раненые… так смотрят родственники и друзья у постели обреченного. Сколько раз я натыкалась на этот жуткий, остекленевший взгляд – тогда, когда ничем уже не могла помочь пациенту, уберечь вверенную мне жизнь.
Страх нарастал, душил, выцарапывался из груди наружу, разрывая плоть ледяными коготками. Я не знала, что сильнее – страх или боль и жажда.
— Да не молчи же! Меня ранили?! Да или нет?!
— Зацепили. – Тихий голос Дэннера оборвал мои крики.
Я бы вскочила, но тело словно залили свинцом. Прошептала:
— Я пить хочу… дай мне воды.
— Не поможет тебе вода.
— А ты просто дай мне попить.
Дэннер поглядел на меня еще раз, непослушными руками отцепил походную солдатскую фляжку с пояса. Придвинулся совсем близко, чтобы приподнять мою голову и напоить – как вдруг в уши ударил оглушительный набат. Меня будто накрыло тяжелой океанской волной, мир куда-то уплыл, замедлился, точно старенький кассетник плохо тянет пленку. Звук бил изнутри черепа, бил тупым медным языком в стенки колокола, и я не сразу узнала в нем сердечный ритм.
Ну, да, сердце. Ровными, сильными ударами. Разве может оно так громко биться?.. Человеческое сердце…
Сознание растворялось в этом звуке, угасало, я тонула в нем, как сахарный кубик в чашке с чаем.
— Ласточка! Очнись.
Я вздрогнула и пришла в себя – опять судорога. Дэннер теперь стоял, склонившись надо мной и поддерживая
— Прости. Я не должен был подходить так близко.
До меня, как-то, все еще не совсем доходило.
— Что это было, Дэннер? Я сознание потеряла?
Он выдохнул, резко отвернулся. Я молчала – в таком состоянии человека лучше не дергать. Когда Селиванов вернул самоконтроль и обернулся обратно – губы уже улыбались, а в глазах застыло проклятое стекло, из чего я заключила, что вопросов лучше не задавать. И робко напомнила:
— Мы… ты собирался меня напоить.
Дэннер подошел со спины, протянул руку, я ощутила, как в зубы ткнулось холодное металлическое горлышко фляги.
— Как скажешь… – прошептал капитан. – Как скажешь.
Боль взорвалась гранатой.
Оказывается, есть кое-что похуже жажды – это когда в глотку льют расплавленный металл.
Я захрипела и задергалась, Дэннер снова перехватил, на этот раз прижав меня к себе, отчего пульс опять ударил в уши… Больно, больно, больно!!
— Ты что?!.. – хрипела я. – Ты чего?!.. Это ж не вода…
— Тише, родная… тише. Это вода… самая обыкновенная вода… – Голос вдруг сорвался, и я притихла от неожиданности.
— Как вода… это… нет, это спирт, наверное… ты… ты перепутал…
— А вот и нет. – Дэннер, чуть отстранившись, плеснул себе на руку. – Видишь? Да и потом, нет у меня с собой спирта…
— А может, уксус? – с надеждой предположила я. – Дистиллират?..
— Хватит! – не выдержал Дэннер. – И кусочек плутония на закуску, ага.
Снова повисла пауза. На стене громко тикали часы. Я изо всех сил сдерживала панический, цепенящий ужас. Нет… только не так…
Почему все серое?!! Куда подевались краски?! Я невольно вскинула руку и принялась тереть глаза – но мир как был серым, так и остался. Может, здесь просто темно…
— Дэннер… – лихорадочно зашептали растресканные губы, – Дэннер, я хочу на улицу… помоги мне встать, пойдем на улицу…
— Нельзя.
— Ну и что!
— Нельзя тебе на улицу! – повысил он голос. – Скоро утро. Скоро солнце взойдет…
— Вот и хорошо! – обрадовалась я. – Пойдем!
— Нет! Нельзя вампирам на солнце…
Слова будто ударили, вышибая воздух из легких. И кто-то другой – не я, этот кто-то бился и кричал, я видела, и слышала, и наблюдала, будто со стороны.
— Я не вампир!! Не вампир! Человек я!.. Я человек!!
— Спокойно! – Я ощутила, как он прижал меня крепче, услышала, как бьется сердце – и жажда навалилась с новой силой. Этот звук гипнотизировал, гасил разум как песок спичку. Кто-то другой – не я – бился в руках Дэннера, пытаясь вырваться, и все повторял, повторял одну и ту же фразу.
— Я человек!!.. Человек… Никакой я не вампир, я человек!
— Тише… человек. Конечно, человек. Человеком и останешься.
Пульс… совсем близко… одно движение – и лопнет в зубах мягкая кожа, и боль уйдет. Одно движение…