Шрифт:
Не умеющий прощать
Прощенья не попросит…
Прощающий да прощён будет…
Перефраз
1
Первое, что он почувствовал, шагнув из вагона на перрон железнодорожной станции – ослепительный, почти невозможный после полутёмного тамбура, солнечный свет. Казалось,
И жара. Жара была такой, что он почувствовал себя лягушкой, вытащенной из прохладного болота и брошенной в раскалённую белизну африканской пустыни.
И пыль. Даже не пыль – песок, крупный, настойчиво лезущий в глаза, за шиворот и в распахнутый ворот тонкой льняной рубашки. Он скрипел на зубах, путался в волосах и скользил по мокрой от пота коже с нежностью наждачной бумаги.
И тишина. Оглушающая, бьющая по нервам не хуже пронзительного крика испуганного ребёнка.
Денис, бросив дорожную сумку, выцарапал из кармана стильные зеркальные авиаторы от «Ray Ban» и, нацепив их на глаза, осмотрел станцию.
И пустота, констатировал он, сплёвывая жёлтую от песка слюну прямо на пути. Успев загадать: попадёт на верхушку рельса – будет у него всё о’кей. Не успев, правда, сформулировать, что значит это «о’кей». Плевок смачно попал не на загаданный металлический оголовок, а на бетонную шпалу.
Плюнув, на этот раз мысленно, и на «о’кей», и на его значение: всё равно хуже, чем сейчас, не будет, Денис подобрал сумку и, поскрипывая подошвами дорогих мокасин, направился к зданию станции.
2
Дом совсем не изменился. Всё тот же пятиэтажный прямоугольник светло-серого кирпича. Пыльное остекление лоджий, облезлые двери подъездов, оклеенные по бокам рекламными листовками, и даже пластиковых окон не особо прибавилось за время его отсутствия. Пустые лавочки перед бетонными подъездными козырьками. Вот это было странно: насколько он помнил, скамейки пустовали только в проливной дождь, да в сильные морозы. Впрочем, это жара могла разогнать всех бабулек, этих шпионов районного масштаба – всё знающих и всех помнящих – по домам.
Денис осмотрел пустой двор. Ни гуляющих детей, мамаш с колясками, дворовых собак и кошек, даже вездесущих летающих крыс – голубей – не наблюдалось. Всё выглядело так, словно жители окрестных домов дружно собрались и спешно куда-то уехали.
Он поёжился и сдёрнул с носа очки: их тёмно-дымчатые стёкла делали окружающий мир странно нереальным, зыбким, словно бы ненастоящим. И взглянул на заветное окно – второй подъезд, пятый этаж…
– Ба, кого я вижу! – От громкого крика, прозвучавшего сзади, Денис дёрнулся и суетливо оглянулся. – Это, же сам Дэн, красавчег и чемпийон с нашего района.
На Дениса, скалясь во все тридцать два, большей частью сточенных, пожелтевших и гнилых зуба, смотрел незнакомый не то парень, одних с ним лет, не то мужик хорошо за пятьдесят. Точный возраст Денис не определил: уж слишком потрёпанным выглядел незнакомец. Изгвазданная тельняшка под синей рабочей спецовкой, спортивные штаны, закатанные почти до середины голени, и сланцы на грязных ступнях.
Денис быстро развернулся всем телом к окликнувшему его мужчине.
– Не узнал, что ли, Дэнчик? – Мужик, продолжая радостно скалиться, слегка отклонился назад и развёл руки в стороны, словно готовясь обнять его.
Денис перенёс вес тела на одну ногу и чуть развернул правое плечо. Сжав кулак, он приготовился бить с опущенных рук снизу-вверх, прямо в небритый подбородок, если доходяга попробует слишком резко дёрнуться в его сторону.
Давно он не дрался, последний раз лет пять назад, если не больше. Хотя нет, точно – пять. Он тогда как раз с последней женой расстался, ну и ударился в разгул, как говорится – гуляй рванина, раз душа просит. Влип он в историю около ночного клуба и, кажется, в Ярославле, а может и не в Ярике, а в Челябе, хотя нет, точно не в Челябинске, там бы его просто зарыли. Он закусился с местными, из-за какой-то то ли блондинки, то ли брюнетки. Ему, конечно, тогда здорово наваляли, но и он хорошо так уронил парочку.
– Ты, чё, Шуба, правда, что ли, не узнал? – Мужик искренне огорчился. – А если так?
Доходяга повернулся к Денису в профиль и, лихо взъерошив редкие, пегого цвета волосёнки, задёргал головой, словно ищущий зёрна цыплёнок, весело и громко при этом заухав.
– Хоп-хоп-хоп, а мы тебя не ждали, хоп-хоп-хоп, а мы не ожидали… – Голосил он какую-то смутно знакомую песню.
– Стоп. – Прервал его пассажи Денис, смутный призрак узнавания замаячил где-то на периферии его памяти. – Как ты меня назвал?
– Шуба. – Искренне удивился прекративший петь мужик. – А ты чё, обиделся? Ну, пардон, не знал, что старое школьное прозвище тебя оскорбит.
– Витька Чесноков, Чеснок, ты, что ли? – Призрак наконец-то обрёл плоть.
– Я, что ли, Дэня, я. – Мужик захохотал. – Узнал?
– Нет. – Денис мотнул головой. – Вспомнил.
– Что, – огорчился старый школьный приятель, – сильно изменился?
– Сильно. – Кивнул Денис в ответ.
– Вернулся? – Витька кивнул на дорожную сумку.
– Ну, да. – Денис опять кивнул, доставая из кармана пачку сигарет.
Раскрыл, машинально отметив: чёрных цилиндриков с золотистым ободком у фильтра осталось всего восемь, надо бы купить. Подкурил и протянул пачку Чесноку.
– Будешь?
– Не. – Витёк опасливо покосился на пачку, словно это были не сигареты, а граната с выдернутой чекой. – У меня свои.
Он достал мятый прямоугольник «Беломора» и, смяв мундштук, тоже задымил.
– Надолго? – Сквозь вонючие клубы папиросного дыма поинтересовался Витёк.