Город смерти
Шрифт:
Проснулась от боли в спине, проковыляла в спальню и в шубе рухнула на диван.
Разбудил ее Леночкин плач. Как здорово было бы вообще не просыпаться! Пусть мама подойдет к ней. Лена продолжала истошно вопить. Тяжело вздохнув, Ника заставила себя подняться: мамина кровать пустовала.
— Мама? — позвала она.
В ответ — тишина. Ни в ванной, ни на балконе ее не было. На кухонном столе лежал сложенный вдвое тетрадный лист. Рука потянулась к нему и безвольно повисла. В груди стало холодно, пусто, как будто съежилось сердце. Пересилив себя, она все-таки взяла лист, аккуратно развернула. Небрежным размашистым почерком
Письмо выпало из рук и, несколько раз кувыркнувшись, упало. Ника села на пол и завыла.
Вечером Витя так и не пришел. И на следующий день, и через день. Жизнь превратилась в ожидание вечера, и раз за разом ожидание сменялось разочарованием. Каждый вечер — маленькая смерть.
Город заполонили военные. Продукты выдавали из машин, по килограмму в руки. Ника за ними не ходила. Забывая есть, она сидела дома и ждала, ждала, ждала… Но в однажды не выдержала и, укутавшись и укутав дочку, отправилась искать Витю. Никто не знал, где он, и о полковнике Смолине ни разу не слышали. О части, в которой служил Витя, тоже никто ничего не знал.
Неделю Ника приставала к военным, забывалась, подходила к одним и тем же. Ее уже запомнили и посылали от поста к посту.
Наконец пришло понимание, что Витя, как и мама, не вернется. Вспомнился его поцелуй — прощальный поцелуй и сухие горячие губы. Неужели нельзя было сказать сразу? Если правда — быстрая смерть, то ожидание — мучительная агония. Жестоко, как же это жестоко!
Но она все равно ждала — по привычке. Ждала и ухаживала за Леночкой.
На дворе не стало теплее — установилась слякотная октябрьская погода. Все реже ночами завывали сирены, все чаще на улицах встречались мрачные типы, поглядывающие с хищным интересом.
Одним из снежных августовских дней военные исчезли, а вместе с ними исчезла еда. Голодные, озверевшие горожане отправились к Институту с вопросами, но, если верить слухам, были расстреляны. Ника поняла, что это конец. Точнее, начало конца, и потом будет хуже.
Мост был неподалеку. Обычно через реку туда-сюда сновали машины, сейчас город как будто вымер. Ника старалась не смотреть по сторонам. Каждый серый дом, каждое дерево как будто удерживали ее. А она решилась, почти решилась покончить со всем этим одним махом. Под ногами чвакала грязь. Комками грязи валялись трупики воробьев. Вот и мост. Прижав к груди дочку, Ника перегнулась через перила, зажмурилась. Нет, самоубийцы не слабые. Они могут перебороть самый сильный страх — страх смерти…
— Ма-ма, ма-ма, — залопотала Лена, вцепилась ручонками в шубу.
Ника судорожно вздохнула, заглянула в ее широко раскрытые васильковые глаза, посмотрела на стальную гладь неторопливо текущей реки…
— Не бойся, Лена. Не буду. Мы выживем. Назло всем.
2. Прощание с Синтезатором
На ночь Синтезатор запер «палатку». Отдельной спальни в куполе не было, и хозяин отправился в медотсек, предоставив незваным гостям жилую зону. Диван раскладывался и превращался в большое ложе, но его не хватило: Ходок ныл, что он — покалеченный и мягкое лежбище должно достаться ему, Вадим отстаивал право Сандры как женщины на максимальный комфорт, Сандра утверждала, что с Ходоком в одном поле срать не сядет, а уж в одну кровать лечь… Леон молча устраивался на полу. Сухо, тепло. Более чем достаточно.
Ходок сделал вид, что драки с Вадимом не помнит, смекнул, видимо, что начнет качать права — пойдет мокнуть на улицу. Рука до сих пор болела, Вадим старался не смотреть на Ходока и не говорить с ним. Но уступить ему единственную кровать — вот еще!
Глаза слипались. В лесу особо не поспишь, надо дежурить. Получалось, что они с Сандрой не спали две смены. Дежурить, конечно, тоже не дежурили. Здесь негде было трахаться, и Вадим этому даже обрадовался: темпераментная Сандра порядком его заездила. День иди, ночь пыхти — даже бык околеет. Пока что любовница оставалась довольной, но сегодняшняя ночь могла ее сильно разочаровать — при мысли о сексе Вадима охватывало не возбуждение, а уныние. Не шевелиться бы. Отдохнуть бы. В другом мире и при других обстоятельствах Вадим показал бы Сандре, что такое настоящий мужчина, только не сегодня. Не здесь.
— Тут на троих места хватит! — сдался Ходок. — Кудряшку посерединке и…
— Я тебя удавлю, — пообещала Сандра, — и никто не заплачет. Лучше с мутом в одну койку, чем с тобой!
— Ладно, Кудряшка! Пусть Дизайнер ложится посередке. К нему я точно приставать не буду. Да и к тебе не стал бы, нужна ты мне…
— Как же ты меня достал! Откуда в тебе столько говна, вот скажи мне?
— Обиделась? Ладно, пошутил. К тебе бы, конечно, полез. — И Ходок похабно подмигнул.
Рука болит. Можно ногой попробовать. По яйцам.
— Да что с тобой? — с отчаянием воскликнула Сандра. — Миша, я тебя уже давно знаю! Почему ты вдруг таким стал?
— Девки у него нет, — подсказал с пола Леон. — Вот и бесится. Не привык Ходок без бабы, тяжко ему с непривычки…
— Конечно! Это тебе все равно, есть девка, нет девки, — Ходок облизнулся, — а мне никак без этого невозможно! Сандра, а, Сандра, по старой дружбе…
— Убью, — не выдержал Вадим. — Еще раз спошлишь — убью.
— Ути, — умилился Мишаня, — зубки показываем! Утю-тю!
Леон тяжело поднялся с пола.
— Миша, я предупреждаю тебя последний раз. Еще раз затеешь склоку, еще раз полезешь к кому-нибудь из команды — дальше пойдем без тебя. Ты понял? Больше я с тобой говорить на эту тему не буду. Ты понял меня?
— Понял тебя, — кураж сдулся, Ходок ссутулился, даже лыба его померкла, — буду тихим. Нежным и ласковым. Даже могу на пол лечь, а вы уж, господа, на ложе почивайте!
Сандра замотала головой, но отказаться не успела, ее опередил Леон.
— Вот и договорились.
И растянулся на диване. Сандра с Вадимом переглянулись. Вадиму одинаково не хотелось ложиться рядом с Леоном и класть рядом с ним Сандру. Лечь на полу, рядом с Ходоком?
Униженный Мишаня смотрел в потолок большими, нарочито грустными глазами. Трагическое амплуа Ходоку не давалось, сквозь маску страдальца пробивалась плутовская рожа, губы норовили расплыться в улыбке.
Сандра уже свернулась калачиком под боком у Леона. Вот так. Вот тебе и вся любовь. Вадим обиделся, обиделся так крепко, что заснул до того, как его голова коснулась подушки.