Город снов
Шрифт:
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
В поисках Саламандры
Войдя в свою комнату, я ощутил, что вновь обрел свой привычный сон: усталость, копившаяся весь день, превращала тело и мысли в рваную мягкую вату. Я сел на кровать и вытащил шнур зарядника из телефона. Конвертик в нижнем левом углу экрана застыл в неподвижной улыбке – новая SMS. Я нажал кнопку:
«Вжик накурилась ей плохо… Это по твоей части»
Еще:
«Срочно Джей перезвони по номеру +79057648476»
Позвонил и услышал знакомый голос. Вжика здесь уже не было, и голос посоветовал мне поискать ее на набережной или, в крайнем
Мой мозг отказывался соображать, а тело двигаться. Всегда, когда нужно куда-нибудь переместиться, встает дилемма: а стоит ли это делать, если бы можно было трансформироваться в любую точку пространства силой одной мысли или даже чувства, было бы классно. Хотя мне кажется, наши ощущения и мысли и дают нам представление о пространстве, поэтому находиться во всех точках пространства и в то же время нигде не находиться можно лишь в том случае, когда ничего не ощущаешь и не мыслишь ни о чем. Но вот мой мозг решил найти ее.
Я ускоренно шел вперед, не пытаясь понять, что творится вокруг. Ветер и пасмурный день вползал в меня, разбрасывая по сторонам полы черной куртки. Мышцы живота подвело от быстрой ходьбы, хотелось идти еще быстрей, и я еще больше втянул живот, выпячивая грудь под удары ветра, зная, что долго я так не смогу, прибавлял и прибавлял шагу. Вот показалась набережная, я преодолевал последние метры, обходя большую черную лужу и выходя на дорожку вдоль реки. Дыхание мое сбилось, но я по-прежнему втягивал живот до самых ребер и летел вперед, представляя, что Земля сама вертится под моими ногами и перед глазами смешной калейдоскоп.
Так я прошел почти всю набережную, где-то притормаживая, потом, вновь ускоряясь: лавочки, пустые и с незнакомыми людьми, пролетали перед глазами и оставались за моей спиной. И вот подходя к предпоследнему треугольнику, я увидел НЕЧТО… НЕЧТО сидело и, похоже, заметило меня, но продолжало жить своей жизнью, я сбавил ход и добавил развязанности в движения, и в ту же секунду увидел справа от НЕЧТО светло-бордовую куртку Саламандры. Тогда я еще не знал, что это была она. Она сидела на лавочке спиной к тротуару, обхватив колени руками, красная куртка и майка задрались, выдавая полоску кожи и бугорки позвоночника.
Розовое НЕЧТО с нарисованной улыбкой походило на большую картофелину с носом, глазами, головой, щеками в виде картошек, но поменьше. Оно разговаривало на картофельном языке, и было ощущение, что одна картошка у него на уме. Оно смотрело то на меня, то на Саламандру и улыбалось, я как-то неловко, словно пробираясь через картофельные грядки, подошел к ним и поздоровался, хотя мог просто присесть рядом и вряд ли от этого многое изменилось бы… Картошка тоже бодро со мной поздоровалась, как будто отбила подачу. Саламандра находилась в задумчивости, но не прерывала разговора с НЕЧТО. До сегодняшнего момента мне кажется, что разговор был лишним, а слова лишены смысла, потому что все и так можно было понять. Но мы по привычке пытались его поддержать.
– Да, все уже, меня отпустило, - спокойно, будто подводя итог, сказала Salamandra и лениво повернулась в мою сторону.
– А я тоже сегодня курил, - улыбался я злорадной улыбкой…
Они о чем-то разговаривали с картошкой, я же, не понимая и не пытаясь их понять, сел рядом на лавке. Было холодно, и Salamandra замерзла.
– Все кончилось, и вдруг стало резко холодно.
– И было холодно, ты не замечала.
От ее головы и из глаз мерцало каким-то голубым светом, и было видно, что буквально часа два назад мир был другим в глазах Саламандры. Дикие порывы ощущений остались позади, но глаза еще затаили тайну, они еще помнили, еще поблескивали природной остротой… у Саламандры красивые глаза - умные и проницательные, а тогда, тем более, потому что светились неоном звезд.
Картошка все убалтывала и убалтывала, пытаясь у всех в головах засеять картофель. Я смотрел на нее и представлял военные действия: она - главная картошка в каске и гимнастерке цвета хаки, командует отрядами картошки. Они сидят в окопах и отбивают атаки саранчи и колорацких жуков. Главная картошка смело кидает картофельные силы на противника, и численный и стратегический перевес на ее стороне. С улыбкой и дикой сноровкой главная картошка расправляется с врагом. Тут я подумал о детстве картошки, как она маленькая гостит у бабушки, бегает в белых трусиках по зеленой лужайке и ходит в туалет в огороде с картошкой - отложит маленькую кучку, присыплет землей и приговаривает:
«Ты расти, расти моя картошечка,Буди солнышко, буди солнышко,Лучиком оно тебя согреет, пригреет -Грядочка моя не захиреет,Грядочка моя не захиреет,Уродится вновь картошечка,Уродится вновь картошечка.Ты расти, расти моя картошечка».– Ты впал в загруз, - продолжала картавить картошка.
– Нет, мне хорошо так, - воспрянул я.
Саламандра к этому времени вскочила на лавку и изображала вечную свободу, потом идущего человека с какой-то японской сосредоточенностью, вообще, она походила на смышленого японского ребенка, капризного и буйного. Я попытался что-то им рассказать, но вызвал только картофельный смех и негодование Саламандры, она не хотела, чтобы я говорил, как будто я и так уже слишком много всего им наговорил за время общения раньше. Она все норовила меня сбить или показывала всем видом, что ей неинтересно меня слушать, я делал ей замечания, предлагал самой что-нибудь рассказать, но ее хватало лишь на препирания со мной. Картошку все это забавляло и бесило одновременно, но помешать нам она не могла. Саламандру что-то задевало во мне, и я чувствовал это. Жажда соперничества наполняла ее до краев как глупую девочку, а мне просто нравились ее волосы и истеричные нотки в голосе, ее неподражаемость и язвительность, но я никогда, почти никогда, не показывал ей этого, просто дурачил, доводил и смешил сообразительного ребенка, хотя уже давно не ребенка. Тогда я еще не знал, что это она.
– А почему ты без истукана?
– вдруг спросила картошка.
– Истукан домой улетел, вообще, он давно уже не истукан. Обиделся бы, если бы здесь был, Исконак лучше говорить.
– Почему ты не улетел с ним?
– не унималась картошка.
– Крыса мне помешал, это длинный разговор - вам скучно станет. Я вам про восьмидесятые лучше расскажу, сегодня план такой, в восьмидесятые уносит, даже еще дальше, в семидесятые, давно такого не курил, классный план, пять часов таращит как табл, но по-другому. Мы с Крысой накурились, вот нас прибило, все детство вспоминали. Представляли, как люди жили в XVIII веке, потом наше время, восьмидесятые вспомнили - круто, хотели в семидесятых побывать, но Чайлд нас кинул.
– Да, да… круто, - кривлялась Саламандра. И начинала истерично посмеиваться.
– Ты знаешь, что я делал, когда маленький был в 9, 10, 11 лет?
– Что-о?!
– Мы в лагеря ездили, там фильмы крутили на видео, рубль вход, тогда на видаки мода пошла, ведь в семидесятые их еще не было. Мы всякие фильмаки смотрели про ниндзя, кун-фу, ушу. Брюс Ли, Ван Дамм…
– У-у-у, у-у-у…
– А ты что делала в детстве, Саламандра?
– Я не ездила в лагеря. У бабушки в деревне сидела на огороде с картошкой общалась.