Шрифт:
Перев. с англ. — М.: «София», 279 страниц Издана в России «Трансперсональным институтом» в 1996 г. тиражом 3000 экземпляров.
Малькольму Дэну Джендресену, Яну Педро Маккаллоху Виллолдо, отцу и сыну.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Весной 1988 года д-р Альберто Виллолдо возвратился в Перу, чтобы разыскать друга, который впервые открыл ему древнюю сокровищницу перуанских целителей и знахарей. То, что началось
В 1988 году Альберто приобщал Запад к современным формам древней психологии, а я писал текст книги о его приключениях в Южной Америке: «Четыре направления — четыре ветра». В той книге мы попытались построить модель человеческого сознания, положив в основу «путешествие на Четыре Стороны Света», своеобразный маршрут к достижению высших состояний бытия. Эта удивительная одиссея, размеченная четырьмя главными направлениями Волшебного Круга, оказалась поиском, странствиями героя, приключениями разума, тела и духа, чуждыми для тех из пас, кто сросся корнями с Западом и чья вера опирается на редукционистскую науку и на теологию искупления.
И еще не высохли чернила на рукописи «Четырех Ветров», как сама собой начала писаться эта новая книга.
Альберто вернулся в Перу, чтобы разыскать Антонио Моралеса, и опять очутился на волшебной и коварной тропе «Смотрителей Земли», первых сказочников, первых психологов. Задача шаманов всегда состояла в том, чтобы поддерживать связь с силами Творения, познавая и осваивая области человеческого сознания, осмысливая чувственный опыт. И они, шаманы, раскрывали свои приключения в сказаниях; они инвестировали в общество прибыль от своих видений.
К концу второго тысячелетия мы свыклись с традициями, которые возникли из сказаний об опыте и приключениях мужчины и женщины, совершивших великие путешествия и открытия, причем многие из них происходили тысячу и больше лет тому назад. Сегодня легко поверить, что никаких новых границ нет; столь же легко и удобно довериться опыту других людей. Но границы тысячу лет назад так же сильно отличались от нынешних, как мы отличаемся от людей, рассказавших самую первую сказку. Мы все пионеры, но редко кто из нас дает себе труд или пользуется возможностью проверить, что же на самом деле скрывается или просто лежит за знакомым словом.
Старые мифы, с которыми мы выросли, — сказания о древних богах и героях — больше не действуют. Наши стандарты, системы ценностей и принципов атрофируются за ненадобностью. Достигнув верховенства в физическом мире, мы, похоже, сняли с себя ответственность за что бы то ни было. Наши глаза остекленели, челюсти отвисли, и мы без конца суетимся, озабоченные «умением жить», вместо того чтобы просто жить, и довольствуемся компромиссами, стандартной продукцией в целлофане, коммерческой системой ценностей и эгоистическими принципами, и все это искушает нас тратить свои деньги, а значит, и время, чтобы накопить как можно больше вещей.
Но, в конце концов, жизнь состоит не в том, чтобы завоевать место на рынке и, утратив понятие об изобилии, жертвовать другими ради выручки; не менее нелепо и убегать в горы, и трясти там погремушкой и бить в барабаны, изображая индейца.
Перед вами рассказ о приключениях одного человека в мире неведомом для большинства читателей, хотя это мир наших общих предков. Рассказ — это сосуд, в котором содержится опыт; это — новый сосуд, изготовленный по простому древнему образу, и содержащийся в нем опыт тоже новый. Все это происходило несколько лет тому назад, и все это правда.
Эрик Джендресен [Ендресен].
1 февраля 1992 года.
Саусалито, Калифорния.
«I al jrj asimismo decian que era Lagrimas que el Sol llorava» — Conquista I Roblacion del Piru, M.S.Cieza de Leon
(«А о золоте тоже они говорят, что это слёзы, пролитые солнцем.»)
ПРОЛОГ
Андах, на высоте 14000 футов, каждый шаг — размышление. Иначе — невозможно: вы тут же окажетесь жертвой усталости, которая таится, ожидает вашей неуверенности, минутной рассеянности или сбоя дыхания.
Стоит мне споткнуться, замедлить темп — и я попался: я зашатаюсь, дыхание сразу участится, легкие и сердце застонут от напряжения, болезненно закружится голова и неприятная испарина выступит на теле, зябнущем от свежего разреженного воздуха. Но гора бережно ведет меня, подталкивая к сегодняшней цели, — лишь бы каждый шаг был размышлением.
Каждый шаг. Два шага. Три.
Отрываю взгляд от своих башмаков, ступающих по узкой тропе инков, и смотрю вверх, где тысячью футами выше начинается граница снегов; и я вижу перевал — это Хуармихуаньюска, Перевал Мертвой Женщины, след, оставленный людьми еще до Колумба.
Мой путь лежит туда, но он почти неразличим, слабая царапина на склоне горы. Я прикрываю глаза от слишком яркого белого неба и оглядываюсь, я хочу посмотреть хоть на что-нибудь, кроме того недостижимого места среди снегов. Слева крутой подъем, 1200 футов терракоты с торчащими там и сям гранитными включениями и пучками высокогорных трав. Прямо передо мной долина и снова подъем; там повсюду видны островки снега, закрытые от солнца вершиной горы.
Справа внизу — ничего, что могло бы задержать меня, если бы я оступился в сторону желто-зеленого пастбища; там, в долине, над самым краем леса, над зарослями лиан, преющими листьями и оранжевым мохом, парит кондор…
Я слышу, как он приближается. Сквозь стук собственного сердца я слышу другой звук, непрерывный, прыгающий, передвигающийся; это болтается его ноша, рюкзак, надетый на голую спину, подскакивает и падает в такт его шагам. Дышит ли он? Я холодею от этой мысли. Нет, он не увидит меня в таком состоянии. Я останавливаюсь.
Я сбрасываю рюкзак и приваливаюсь к неровному каменистому склону. Ноги деревенеют от теплой боли, и я вытягиваю их перед собой. Боль проходит быстро, ее замещает вялость. Тело отдыхает и не желает двигаться.