Город Солнца
Шрифт:
Считая себя счастливчиком — ведь я встретил человека, который, по его словам, вырос среди мифов и вскормлен легендами той культуры, — я безрассудно помчался в Пукальпу, а оттуда еще шестьдесят с лишком километров в джунгли. Я нашел Рамона. Я пил ayahuasca. В крытой пальмовыми листьями хижине на берегу небольшой лагуны, заводи Амазонки, пальцы Рамона наигрывали на однострунной арфе, а губы пели песню джунглей, и там навсегда изменились мои представления о страхе. В том самом ярком и самом мучительном опыте моей жизни произошла необратимая перемена моего сознания и моего восприятия внешнего мира и самого себя. Даже впоследствии, когда мне удалось выработать скептический взгляд на тот травмирующий опыт как на галлюциногенный эпизод, обусловленный психотропным веществом, я знал, что мир для меня никогда не будет таким, как был прежде.
Это было самое изящное описание «путешествия героя», которое я когда-либо слышал, своеобразный дистиллят всех сказаний об опыте других — тех самых сказаний, которые воплощены в мифах и религиях рода человеческого. Не загроможденный чудесами, антропоморфными богами и сложными узорами сказаний, пересказываний и толкований, Волшебный Круг оказался путеводителем для открытия себя, для преображения. В этом всем было что-то непреодолимо первичное, некий первоэлементный, авторитетный первоисточник, представляющий самые изначальные описания таких вещей, как сознание и осознавание. Профессор объяснил мне, что предпосылки для вхождения в этот процесс несложны: главное — найти hatun laika, шамана-мастера. Он (или она) сумеет распознать мое намерение и мою цель. Если я пройду проверку, если мои намерения безупречны и цель чиста, то он (она) будет руководить моим путешествием за пределами обычного сознания.
Об одном таком человеке профессор Моралес слышал: это был знаменитый шаман, hatun laika; ходили слухи, что он странствует по altiplano, покрытому зарослями чапарраля высокогорному плато на юге Перу. Звали его дон Хикарам. Это имя происходило от глагола кечуа ikarar — «наделять силой». Если я смогу чем-либо заняться в течение двух недель, пока в университете начнутся каникулы, то профессор с удовольствием поедет вместе со мной, чтобы совершить пешеходный тур по плоскогорьям.
Эти две недели я провел в доме и в обществе городского целителя и его жены на окраине Куско; кульминацией нашей совместной работы стал ритуал открытия моего «внутреннего видения». Холодной мартовской ночью «пелена», которую видели мои хозяева и которая закрывала мне «видение», была срезана с моего лба моим же охотничьим ножом. Я многое увидел в ту ночь, я испытал другую форму сознания и иной способ видения; я действительно пережил необычный и глубокий опыт, который я изо всех сил отвергал, отрицал, сводил к забавным эффектам суггестивного и травмирующего ритуала.
Вскоре после этого мы с профессором Антонио Моралесом отправились в пешеходное путешествие по altiplano на поиски знаменитого шамана дона Хикарама.
Наш поход длился почти неделю, и мы много беседовали, прошло много лет, и мы не раз встречались снова и пускались в подобные странствия, которые стали для меня настоящим наслаждением и восторг от которых лишь усиливался с годами. Мы стали друзьями; мы стали compadres. А под конец того первого путешествия, там, где altiplano спускается на 5000 футов к джунглям страны К'эро («длинноволосых»), в глинобитной хижине я встретил человека, на чей след мы вышли накануне. Я наблюдал, как этот человек (местные жители называли его «дон Хикарам») освобождал дух умирающей миссионерки, белой женщины, которую доставили в деревню индейцы из джунглей. Это был мой спутник, профессор Моралес; всю ночь он спокойно и методично работал, освобождая светящееся тело старой женщины, а на рассвете стимулировал мое недавно открытое видение, чтобы я мог наблюдать момент ее смерти. Профессор Моралес, с которым я путешествовал, оказался тем человеком, которого я искал.
Мы никогда не обсуждали с ним этого драматического открытия; и мне понадобилось еще несколько дней, чтобы полностью осознать глубокий смысл двойной жизни этого человека. В сельской местности его боялись и уважали как мастера-целителя; в университете его боготворила группа студентов; он жил в двух мирах. Получилось как в занимательном рассказе: все это время, пока я искал hatun laika как объект изучения, он находился рядом со мной и изучал меня.
После этого мы взялись за работу по-настоящему. Под его руководством я предпринял путешествие, которому не будет конца. С тех пор мы в некотором смысле всегда рядом. С тех же пор изменилось все мое восприятие.
Мы вместе отправились на Мачу Пикчу, где я впервые выполнял работу Южного Пути; я узнал, что означает восстать против своего прошлого и сбросить его в соответствии с традициями шаманизма — не психологически, а скорее мифически, катарсически. Я стал понемногу изучать применение растений, которые облегчают прокладывание новых и удивительных нейронных связей в мозгу. И мы много беседовали: о философии, о человеческом опыте, о природе и пользе мифа, об истоках психологии и сказительства, о физике жизни и смерти. Два года спустя мы приехали к учителю Антонио Моралеса, чтобы присутствовать при его смерти и участвовать в этом ритуале; кроткий старик умирал в глубокой старости в окружении тех людей, которые были его учениками последние полстолетия.
Затем я возвратился в джунгли, в маленькую хижину Рамона возле лагуны. Свободный от прошлого, я встретил лицом к лицу страх и смерть; и я понял, почему шамана называют «человеком, который уже умер», у которого не осталось неоконченных дел ни в этой жизни, ни в следующей.
По возвращении в Штаты я написал работу с объективным анализом примитивных целительских традиций; материалы я почерпнул преимущественно из моих первых опытов в Мексике и Бразилии. Я получил степень доктора психологии и снова полетел в Перу только для того, чтобы узнать, что Антонио оставил должность заведующего кафедрой философии и исчез из Куско.
Мне опять пришлось вернуться в Калифорнию, и я занялся адаптацией изученных мною шаманских традиций: я начал переводить работу Волшебного Круга на западный язык, на психологию священного. Ибо я давно уже понял, что путешествие на Четыре Стороны Света представляет собой древнюю формулу преображения: сбросить прошлое, сковывающее нас (особенно миф о том, что мы родились изгнанными из Рая); стать лицом к липу и преодолеть страх будущего, страх смерти, который парализует нас, и жить полностью в настоящем; с помощью приобретенного на этом пути мастерства найти доступ к океану сознания, столь же обширному, как самое время; и найти средство, чтобы выразить этот опыт как прекрасное и Жить как смотритель Земли.
Я заметил, что Волшебный Круг можно рассматривать как своеобразную неврологическую карту, схему подавления четырех оперативных программ нашего примитивного лимбического мозга: бояться, питаться, драться и заниматься сексом. Далее я предположил, что способность подавить первичные директивы самой примитивной части нашего мозга позволит нам сделать шаг к более обширному сознанию. Возможно, эта способность является необходимой и главной в следующем квантовом скачке эволюции человеческого рода.
Так я начал работать с группой психологов и других медиков-профессионалов, поставив целью познакомить их с этой древней формулой и повести их в путешествие души. И вот, когда мы проводили рабочий семинар среди развалин Мачу Пикчу, через семь лет после того, как я потерял Антонио в аэропорту Куско, я встретился с ним снова. Он читал уроки группе школьников и водил их по руинам Города Солнца, который когда-то построили их предки.
Он был одет так же, как всегда одевался «на природу»: хлопчатобумажные брюки, сандалии, простое коричневое пончо и старая, потрепанная мягкая шляпа с сатиновой лентой. В руках у него была трость — странное признание преклонного возраста: слишком короткая, чтобы на нее опираться, она была просто тростью для прогулок.