Город страха
Шрифт:
Сорокалетняя женщина вырывалась, кричала, ей зажимали рот и хохотали, комментируя непорядок в ее одежде. Она сообразила, что, вырываясь и елозя на полу, только выше задирает платье, а им, видимо, нужно от нее не это. И старший, какой-то большеголовый такой, говорил, чтобы она передала мужу, что тещу надо забрать из выселок, и срочно. Со строителями нужно подписать все бумаги, по которым они обещают предоставить аналогичное жилье. А если муж не послушается, то с ней будут очень часто делать то, что сделают сейчас.
И ее стали раздевать. Было стыдно и страшно. Стыдно, потому что двое помощников этого типа были лет на пятнадцать моложе женщины, чуть ли не в сыновья ей годились. А страшно, потому что… страшно. Мертвенный свет лампочки под потолком, трое мерзких, гнусных, гадких. Хриплый смех, похотливые глаза и жадные трясущиеся липкие руки. И никакого выхода, потому что она одна, слабая, перепуганная, в тесном салоне машины против троих.
Платье задрали под самое горло, лифчик порвали, и ее груди беспомощно мотались из стороны в сторону. Ее лапали, пытались повалить на пол, стащить трусы и раздвинуть ноги. Она билась в истерике, умоляла и сопротивлялась, удивляясь, что у нее еще столько сил. Но они таяли. Еще немного, и все, с ней сделают все, что хотят, сделают это… с ней… а у нее ведь, кроме мужа, и не было никогда никого. Она ведь девушкой и замуж-то вышла, даже подумать боялась об этом до замужества, да и с мужем у них половая жизнь не сразу наладилась из-за ее стеснительности и страхов. А тут!
А потом ее вырвало от ужаса и безысходности. И кажется, непроизвольно опорожнился мочевой пузырь. На нее стали орать и пинать. А потом заорал главный, и все стихло. Женщина униженно прикрывалась остатками одежды и пыталась отодвинуться к задней двери. А старший смотрел ей прямо в глаза и говорил, как раскаленные гвозди в голову вбивал:
– Передай мужу! Старуху забрать, дом сдать! Не сделает, с тобой сделают это! Как сегодня, только по-настоящему. Много раз! Каждый день тебя будут хватать и насиловать! Или твою дочь!
И тут она завизжала громко и протяжно, представив свою тринадцатилетнюю дочь в такой же ситуации. Она забилась на полу, молотя железо кулаками, а потом… холод, ветер, удар. Она пришла в себя за городом. Добралась до дома…
– Понимаешь, – лихорадочно блестя глазами, говорил Пронин, – самое страшное было не это. Самое страшное было потом, когда я понял, что полиция никого не нашла и не будет искать. Когда я понял, что все они тут заодно, продались все!
Он пил чай, обжигался, матерился и снова говорил:
– Через два дня я жену и дочь отправил отсюда. Старуха в больницу слегла, язык у нее отнялся. Нотариус приехал и сказал, что не уверен в ее дееспособности и доверенность на дом не стал оформлять… Вот пью… И квартиру продаю. А с работы уже уволился. Вот так мы теперь тут живем, Лешка… Как при фашистах!
…Самым сложным было уговорить Огра остаться дома. Пес смотрел с таким отчаянным выражением в глазах, словно хотел, но не мог объяснить, что ни в коем случае нельзя его дома оставлять. Антон хмурился, но втолковывал, повторяя по десять раз подряд слово «охранять» и тыкая пальцами в свою машину… Наконец, убедившись, что Огр согласился остаться и охранять, Антон использовал испытанный трюк с двусторонней курткой, капой под зубы и расширителем в ноздри. Лицо мгновенно стало неузнаваемым, походку тоже изменил… Для того, чтобы трюк сработал, нужно исчезнуть, и Антон исчез в лесу, пробравшись через отодвинутую в сторону доску в заборе соседнего участка. Через сорок минут на противоположной опушке леса он привел себя в порядок, восстановил дыхание после непрерывного бега, дал отдохнуть ногам, а потом направился в город.
Харитоново как город строился и развивался стихийно, никаких градостроительных и архитектурных планов развития раньше не существовало. И теперь существовало немало коротких путей перемещения между улицами, минуя перекрестки. И все равно Антону понадобилось почти полчаса, чтобы найти нужный дом и сараи возле него. Дверь сарая была приоткрыта, а внутри горел свет.
Не находится ли предприниматель под наблюдением. В противном случае все ухищрения Антона окажутся напрасными. И только внешним осмотром слежки не установишь. Существует масса способов размещения наблюдателей или аппаратуры. Хотя насчет аппаратуры Антон очень сильно сомневался. Не то место и не те люди. А вот на верхних этажах в четырех подъездах двух соседних домов наблюдатели могли быть. И в какой-нибудь квартире тоже. Одна машина стояла поодаль с тонированными стеклами, но в ней Антон никого не увидел.
Была у Антона еще одна идея чисто психологического характера. Если ты не можешь удалить гипотетического наблюдателя, то его можно по крайней мере отвлечь. А за секунды пробежать восемь метров Антон мог. Это расстояние от ближайшего угла до двери сарая Ковригина.
– Эй, пацан, – Антон остановил мальчишку лет тринадцати. Вид у подростка был самый что ни на есть хулиганистый, и объяснять ему причины своей выходки долго не придется. – Слышь, «стольник» заработать хочешь?
– Хочу, – мгновенно отреагировал пацан и с интересом посмотрел на Антона. – А че надо?
– Козла одного напугать! Петарду бросить в нужное время и смыться. Сможешь?
– Легко!
Антон достал из кармана небольшой цилиндрик самодельной шумовой гранаты, вытянул спрятанный под фольгой фитилек и вручил пацану зажигалку. Они сверили часы (по мобильным телефонам), и пацан отправился в указанное место, чтобы через десять минут бросить «петарду» под припаркованную машину с тонированными стеклами.
Вреда никому от этой хлопушки не будет. Будет шум и дым, будет немного нервов у хозяина и прохожих. Тем более что на улицах и людей-то почти нет. И старушек у подъездов тоже. Зато любой наблюдатель сразу повернет голову на этот звук и дым. Пара-тройка секунд полного отвлечения внимания будет обеспечена.
Антон ждал на исходной позиции, моля только об одном – чтобы никого не хватил инфаркт. Наконец время вышло. Не подвел бы пацан… Нога на упоре, рука держится за угол крайнего сарая. Наконец «петарда» шарахнула, и мгновенно ей стали вторить сигнализации машин и бешеный лай окрестных собак. Рывок, и Антон влетел в сарай, чуть не сбив с ног самого хозяина.
– Что такое? – с вытаращенными глазами спросил Ковригин. – У меня посуда с полок попадала.
– А… да так, – пожал плечами Антон, беря предпринимателя за локоть и уводя в глубь сарая. – Пацаны балуются. Совсем распоясались.
По настоянию Антона Ковригин запер дверь изнутри, потушил свет, и они уселись на старых стульях, проговорив почти два часа. Олег Николаевич оказался человеком понятливым, последние события оказали свое воздействие. Он не стал допытываться, кто такой Антон, из какой он организации и зачем ему все это нужно. Так надо, и все.
– Зачем вам это знать? – убеждал Антон собеседника. – Что вам это знание даст? Ничего. А у меня будут проблемы, если вас кто-то начнет расспрашивать с пристрастием обо мне и о нашем разговоре. Не было меня, не встречались мы, кроме как вчера на выселках, не разговаривали. Верите мне, что я ваш союзник? Верите. На этом и остановимся.