Город священного огня (др. перевод) (ЛП)
Шрифт:
«Должно быть, здесь день», – подумал Люк, поскольку в углу каменной комнаты свернулся Рафаэль, его тело даже во сне напряжено, темные кудри разметались по руке. Трудно было сказать, учитывая то, что за окном было видно не много, только густой туман.
– Ему нужно поесть, – сказал Магнус, глядя на Рафаэля с напряженной мягкостью, которая удивила Люка. Он и не думал, что между магом и вампиром осталась хоть какая-то
– Вы друг друга знаете, – сказал Люк, обдумывая сказанное. Он по-прежнему опирался на стену возле узкого каменного окна, как будто вид снаружи: облака и желтоватый яд, – мог что-то ему рассказать.
Магнус вскинул бровь – он всегда так делал, когда кто-то задавал явно глупый вопрос.
– Я хотел сказать, – пояснил Люк, – что вы знали друг друга. До этого.
– До чего? До твоего рождения? Позволь мне, оборотень, кое-что для тебя прояснить. Практически все в моей жизни происходило до твоего рождения. – Взгляд Магнуса задержался на спящем Рафаэле; несмотря на резкость в голосе, выражение его лица оставалось почти нежным. – Пятьдесят лет назад, – сказал он, – в Нью-Йорке, ко мне пришла женщина и попросила спасти ее сына от вампира.
– И вампиром был Рафаэль?
– Нет, – ответил Магнус. – Рафаэль был ее сыном. Я не смог его спасти. Было слишком поздно. Он уже обратился. – Он вздохнул, и в его глазах Люк вдруг увидел очень большой возраст, мудрость и скорбь веков. – Вампир убил всех его друзей. Не знаю, почему он обратил именно Рафаэля. Он что-то в нем увидел. Волю, силу, красоту. Я не знаю. Он был еще ребенком, когда я нашел его – ангел Караваджо, написанный кровью.
– Он до сих пор ребенок, – сказал Люк. Рафаэль всегда напоминал ему ставшего плохим хориста, с его милым молодым личиком и черными глазами старше возраста луны.
– Не для меня, – сказал Магнус. Он вздохнул. – Надеюсь, он это переживет. Нью-Йоркским вампирам нужен кто-то, кто бы управлял их кланом, а Морин едва ли на это способна.
– Ты надеешься, что Рафаэль это переживет? – спросил Люк. – Да ладно… сколько людей он убил?
Магнус обратил на него свои холодные глаза.
– А у кого из нас руки не в крови? Что ты, Люциан Греймарк, сделал, чтобы создать свою стаю – две стаи – оборотней?
– Это другое. Это была необходимость.
– А что ты делал, когда состоял в Круге? – потребовал Магнус.
На это Люку было нечего ответить. Он ненавидел вспоминать об этих днях. Днях крови и серебра. Днях рядом с Валентином, говорящим, что все хорошо, заглушающим его совесть.
– Сейчас я беспокоюсь о своей семье, – сказал он. – Беспокоюсь о Клэри, Джослин и Аматис. Я не могу беспокоиться еще и о Рафаэле. А ты – я думал, ты беспокоишься об Алеке.
Магнус выдохнул сквозь стиснутые зубы.
– Я не хочу говорить об Алеке.
– Хорошо. – Люк больше ничего не сказал, лишь прислонился к холодной каменной стене и наблюдал за тем, как Магнус возился с цепями. Мгновение спустя Магнус снова заговорил:
– Сумеречные охотники, – произнес он. – Они пробираются в твою кровь, забираются под кожу. Я был с вампирами, оборотнями, фейри, магами, как я – и людьми, множеством хрупких людей. Но я всегда твердил себе, что не отдам своего сердца Сумеречному охотнику. Я почти любил их, был очарован ими – порой целыми поколениями: Эдмунд, Уилл, Джеймс и Люси… те, кого я спас и кого не смог. – На секунду
– Разве это плохо? – спросил Люк.
Магнус пожал плечами.
– Иногда дело доходит до выбора, – сказал он. – Между спасением одного человека и спасением всего мира. Я видел, как это происходит, и я достаточно эгоистичен, потому что хочу, чтобы любимый человек выбрал меня. Но нефилимы всегда выберут мир. Я гляжу на Алека и чувствую себя Люцифером в Потерянном раю. «И посрамленный Дьявол почувствовал могущество Добра». Он имел в виду его классическое понимание. «Могущество», которое внушает трепет. А трепет – это хорошо, но он отравляет любовь. Любовь должна быть между равными.
– Он всего лишь мальчишка, – сказал Люк. – Алек… он неидеален. А ты не падший.
– Мы все падшие, – сказал Магнус, завернулся в свои цепи и замолчал.
– Ты должно быть меня разыгрываешь, – сказала Майя. – Здесь? Серьезно?
Бэт потер пальцами шею, взъерошив свои короткие волосы.
– Это колесо обозрения?
Майя медленно покружилась. Они стояли в затемненном огромном магазине «Toys «R» Us» на Сорок второй стрит. За окнами неоновые огни Таймс-Сквер подсвечивали ночь синим, красным и зеленым. Магазин тянулся вверх рядами игрушек: яркие пластмассовые супергерои, плюшевые медведи, розовые и блестящие Барби. Над ними возвышалось колесо обозрения, на каждой металлической распорке болталась пластиковая кабинка, украшенная наклейками. Майя смутно помнила, как мама брала ее и брата покататься на колесе, когда им было по десять лет. Даниэль пытался вытолкнуть Майю через край, чем заставлял ее плакать.
– Это… безумие, – прошептала она.
– Майя. – Это был один из молодых волков, тощий, нервный и с дредами. Майя работала над их привычкой звать ее «леди» или «мадам» и всем, чем угодно, кроме Майи, даже если она временно возглавляла стаю. – Мы все здесь осмотрели. Если здесь и были охранники, то их кто-то уже убрал.
– Отлично. Спасибо. – Майя взглянула на Бэта, который пожал плечами. С ними было еще около пятнадцати волков из стаи, которые среди Диснеевских принцесс и мягких оленей выглядели нелепо. – Не мог бы ты…
Вдруг колесо обозрения начало вращаться со скрипом и стоном. Майя отпрыгнула назад, чуть не врезавшись в Бэта, который взял ее за плечи. Они оба уставились на то, как колесо начало крутиться и заиграла музыка – Майя была уверена, что играла «Этот маленький мир», но слов не было, лишь резкая инструментальная мелодия.
– Волки! О-о-о! Во-о-олки! – пропел голос, и от заставленной леденцами витрины отошла Морин, босиком и словно диснеевская принцесса в розовом платье и радужной диадеме. За ней следовали около двадцати вампиров с бледными лицами в тусклом свете, как у кукол или манекенов. Прямо за ней шагала Лили, ее черные волосы были идеально собраны сзади, каблуки цокали по полу. Она оглядела Майю с головы до ног, как будто никогда раньше ее не видела.