Город теней

Ланг Н.

– Ах, Марк, написано гениально, но слишком мало, – вздыхал главный редактор отдела происшествий.

– Но ведь, честно. Это не передать словами, только фото способно откровенно и без прикрас рассказать правду читателям, – отвечал Марк.

Из-за разногласий с главным редактором "Мегаполиса" он уволился, и почти сразу ему предложили работу в издании "Утренняя звезда". С тех пор он выезжал на место событий исключительно, как фотокорреспондент. Марк узнавал о происшествиях первым – ловил слухи, часто пользовался связями с полицейскими. Ланской ценил своих информаторов и никогда не нарушал их конфиденциальности, обычно они не подводили его. Получив данные, Марк был готов сорваться на съёмки даже посреди ночи – так был одержим своей работой. Не выжидая, пока боги информации смилостивятся и пошлют тему для очередного репортажа, он сам находил интересные истории и умело их рассказывал, не только словами.

Между съёмками Марк слушал музыку – разную, но особенно любил классическую. Включив плеер, начинал выбирать лучшие снимки. Этот слишком размыт, а значит, подлежит удалению, затем следующий недостаточно хороший отправлялся в корзину. Марк беспощадно избавлялся от неудачных кадров, почти не оставляя выбора фоторедакторам. Во время работы он становился бесчувственным инструментом, который безошибочно определял, сработает или нет определенный кадр, затронет ли он сердце того, кто его увидит. Марк, словно превращался в функцию. Только когда приступал к редактированию материала, он испытывал всё то, что произошло с ним на съёмках.

Однажды, побывав в зоне военного конфликта в Цхинвали, Марк больше не мог отказаться от командировок в горячие точки. Война захватила всё его существо, взволновала ум и душу. Именно на войне он остро ощутил, что живёт, а фотография стала для него прекрасным средством самовыражения. Что ждало его в Москве? Унылые будни, съёмки судов и чрезвычайных происшествий, а вечерами – светских раутов. Пожив в столице какое-то время, он вновь ехал в зону боевых действий. За несколько лет Ланской побывал во многих горячих точках Земли. Война была чем-то сродни наркотическому дурману, завлекавшему в свои сети. Тест на выживание, предложенный самой судьбой – либо ты втягиваешься, и военные конфликты превращаются в смысл жизни, либо же война становится запретной темой. Марк прошёл этот тест и выбрал для себя первый вариант.

Постепенно локальные боевые действия сделались для него странным путешествием в параллельную вселенную – страшную, но очень притягательную. И когда Марк возвращался в Москву – другую реальность, наполненную неинтересной работой, он начинал скучать и впадать в депрессию. Угроза отступала, а вместе с ней уходил и адреналин. В душе Ланского рождалось страстное желание вернуться туда, где опасно, туда, где жизнь может оборваться в любой момент. И когда вспыхивала очередная локальная война, он мчался в страну, объятую пламенем, готовый рисковать собой ради кадра, способного перевернуть мир. Марк всегда работал с особым азартом, присущим всем талантливым людям, мог неделями "охотиться" за снимком, который, определенно, прославит его. Он любил своё дело и превращал его в искусство.

Марк боялся возвращаться к мирному существованию, обыденность пугала его больше смерти. Он ярче чувствовал жизнь, только когда вокруг звучали взрывы, и судьба благоволила – его ни разу не задела пуля. Знакомства, которые Ланской заводил именно в чрезвычайных обстоятельствах нередко перерастали в крепкую дружбу. В мирной жизни он был сдержан и неразговорчив, но перед лицом опасности менялся – становился оптимистом, часто шутил. Несколько лет назад он познакомился с Вадимом Платоновым – фотокорреспондентом Агентства мировой информации. Под обстрелом грузинских войск они впервые пожали друг другу руки. С тех пор прошло много времени, казалось, несколько жизней минуло. Были командировки в Киргизию, Египет, Турцию – калейдоскоп событий, где находилось место дружеским встречам.

Марк всегда следил за творчеством своих коллег, старался быть на шаг впереди. На его глазах одни государства распадались, другие рождались из крови и боли собственных граждан. В фоторепортажах, сделанных им, запечатлены трагические страницы истории нескольких держав.

– Повстанцы празднуют на Зелёной площади. Надо ехать, – сказал Марк, когда Вадим закончил бриться. – Я позвонил Абдалле.

Вот уже несколько недель они сотрудничали с фиксером Абдаллой, который служил для них и гидом, и переводчиком. По прибытии в Триполи, в аэропорту, где царила ужасная неразбериха, они встретили паренька, ошивавшегося там, в поисках наживы. Неделей ранее его отца убили "каддафисты" и теперь ему предстояло кормить семью. Он помог журналистам найти гостиницу. Абдалла оказался хорошим малым, расторопным, спокойным и на удивление добрым, что считалось настоящей редкостью в ожесточенном войной городе, а ведь парень рисковал, сотрудничая с иностранцами.

Машина уже ждала их во дворе. Маленький старый форд, покрытый пылью, быстро терялся на оживлённых дорогах Триполи. Марк, как всегда, предпочёл сесть на заднее сидение, а Вадим устроился рядом с водителем.

– Здравствуй, ребята! – на плохом русском с сильным арабским акцентом сказал фиксер Абдалла. Паренёк с недельной щетиной на худом лице, одетый в мятую рубашку и джинсы, давно потерявшие цвет. Ему едва исполнилось восемнадцать и он отращивал бороду, считая, что так будет выглядеть солиднее.

– Привет! – сказал Вадим и пожал его худую, жилистую руку.

Абдалла включил радио и нажал на газ. Он любил быструю езду и громкую музыку, прекрасно знал город и мог найти выход из любой ситуации, что позволило ему за короткий срок стать лучшим в своём деле. Абдалла даже выучил несколько фраз на русском языке.

Марк, слушая соул, настраивал фотоаппарат, а Вадим, скучая, смотрел в окно. Каким красивым местечком был Триполи до революции. Здесь сохранилось множество древних достопримечательностей, которые почти превратились в руины. Старинные мечети, построенные несколько веков назад, украсились следами обстрелов. Некогда оживлённые рынки, где в мирное время шла бойкая торговля, пустовали. Многие дома, в которых всё ещё жили люди, хранили на себе свидетельства ожесточенных боёв между "каддафистами" и повстанцами. На стенах зияли дыры от пуль и осколков. Форд проехал мимо магазина, где собралась огромная очередь. С продовольствием, как и с водой, возникали перебои, и очереди с каждым днём становились длиннее.

Миновав несколько кварталов, фотографы, наконец, добрались до места назначения.

– Удачи! – пожелал им фиксер Абдалла.

– Спасибо, шеф, – ответил Вадим и вышел.

Марк ничего не сказал, но он как никто другой знал, удача им пригодится. С тяжёлым сердцем он покинул машину и заметил, как Вадим с сожалением посмотрел вслед уезжавшему форду.

Солнце висело на небосклоне горячее, словно жареный блин, на сковороде у повара. Марк, щурясь, посмотрел на горизонт. На небе ни облачка, а значит, предстоит знойный день. Солнце накалит и без того горячую обстановку. Рядом послышалась автоматная очередь и крики сотен людей.

– Нам сюда, – Марк кивнул в ту сторону, откуда слышались выстрелы.

В этом заключалась их работа – идти туда, где опасно, чтобы сделать сенсационный репортаж, чтобы рассказать зрителям или читателям о том, что происходит, когда ведутся боевые действия.

Марк решительно зашагал по узкой улочке, которая уходила к Зелёной площади. Вадим последовал за коллегой. Они свернули за угол и через мгновение увидели огромную толпу повстанцев, некоторые из них держали в руках флаги оппозиции. Красно-чёрно-зелёные стяги с полумесяцем и звездой, те, что использовались в период, когда Ливия была королевством. Мятежники ждали решающей битвы. Битвы за Триполи. Разъярённая толпа скандировала лозунги, люди желали смерти Муаммару Каддафи. Сродни цунами, после сильного подземного толчка, безжалостная волна сметала всё на своём пути. Мятежники шагали по Зелёной площади – сердцу ливийской столицы. И сердце это отбивало барабанную дробь, отсчитывая последние часы существования режима, ставшего ненавистным.