Город туманов
Шрифт:
В его голосе звучал страх, смешанный с восторгом.
— Тише, тише, мой сын! — мягко произнес Натаниэль. — Едва ли мы отпустим тебя.
Однако на сердце его легла свинцовая тяжесть.
— И с того времени… с того времени, как я съел… плод, — продолжил Ранульф, — все стало пугать меня… не только после этого, потому что так было и раньше, но теперь все сделалось много хуже. Как с этим сегодняшним сыром… теперь что угодно может вдруг показаться мне страшным. И все же после… после того, я иногда как будто бы понимаю, почему так происходит, откуда берется этот ужас. Так вышло и с сыром, я до смерти испугался и не мог вытерпеть ни минуты.
Господин
— Отец, — вдруг проговорил Ранульф, — а что говорит тебе петух?
Натаниэль вздрогнул — он словно бы разговаривал с собственной душой.
— Ты спрашиваешь, что говорит мне петух?
Он умолк. Никогда никому не рассказывал он о своей внутренней жизни. Слегка дрогнувшим голосом он продолжил:
— Он говорит мне, Ранульф, он говорит… что прошлое никогда не вернется, но что мы должны помнить о том, что прошлое сделано из настоящего, а настоящее всегда с нами. Еще он говорит, что мертвые хотели бы вернуться на землю и что…
— Нет! Нет! — с досадой воскликнул Ранульф. — Мне он говорит о другом. Он велит мне уйти… уйти от всего настоящего… от того, что может ужалить. Вот что он говорит мне.
— Нет, мой сын. Нет, — твердым голосом возразил Натаниэль. — Он говорит совсем не это. Ты не понял его.
Тут Ранульф снова зарыдал.
— О, папа, папа! — простонал он. — Они охотятся на меня… эти дни и ночи. Обними меня! Обними!
И Натаниэль, ощутив прилив такой нежности, на которую, по собственному убеждению, просто не был способен, прилег возле ребенка, обняв его трепещущее тело, и принялся бормотать утешительные, полные любви слова.
Постепенно Ранульф успокоился и вскоре заснул мирным сном.
Глава IV
Эндимион Лер прописывает лекарство Ранульфу
Натаниэль проснулся на следующее утро с куда менее закаменевшим сердцем чем того требовали обстоятельства. Случившееся с Ранульфом грозило Натаниэлю бесчестием, рассудок и жизнь сына находились в опасности. Однако к тревоге примешивалось отрадное чувство любви к сыну, которую он обнаружил в своем сердце, и он ощущал себя так, как когда-то еще мальчишкой, получив в подарок пони.
К тому же его не отпускало дурацкое ощущение того, что реальность эта не является прочной и неизменной и что факты представляют собой пластмассовые игрушки, а точнее, ядовитые травы, которые не обязательно вырывать, если нет желания. Ну а если тебе все же приходится пропалывать их, то подобные растения всегда можно отбросить в сторону и оставить засыхать на земле.
Ему хотелось бы направить свою ярость на Вилли Клока. Однако предыдущей зимой Вилли таинственным образом пропал, и хотя Натаниэль остался должен ему жалованье за целый месяц, никто с тех пор не видал его и ничего о нем не слышал.
Однако, невзирая на подобное толкование фактов, чувство ответственности, родившееся вместе с этой новой любовью к Ранульфу, заставило его предпринять некие материальные действия, и Натаниэль решил вызвать Эндимиона Лера.
Эндимион Лер объявился в Луд лет тридцать назад, причем неведомо откуда.
Он был врачом, имел большую практику, но в основном пользовал торговый народ и беднейшую часть населения, поскольку наилучшие семейства были консервативны и всегда относились к незнакомцам с некоторой настороженностью. К тому же они считали его человеком непочтительным, а его шутки — неуместными, даже пугающими Например, иногда он был способен напугать приличную компанию такими, произнесенными как бы в задумчивости, словами:
— Жизнь и смерть! Жизнь и смерть! Таковы краски, с которыми я имею дело. Неужели они оставляют пятна на моих руках? — задумчиво произносил он.
После чего со странным сухим смешком выставлял руки на всеобщее обозрение.
Однако умение его и познания были настолько велики, что даже тем, кто недолюбливал его, приходилось обращаться к нему за помощью.
Среди людей бедных имя его гремело, поскольку он всегда был готов согласовать плату за свои труды с возможностями пациента, а тех, у кого не было денег, лечил бесплатно. Все дело было в том, что он любил свою профессию. Однажды ночью его подняли с постели и повезли за несколько миль от города в сельский дом, где он обнаружил, что вызвали его к крохотному черному поросенку, единственному оставшемуся в живых, представителю ценного помета. Однако Лер отнесся к этому открытию вполне благодушно, он целую ночь провозился с маленьким животным и к утру мог уже сказать, что жизнь его находится вне опасности. Когда по возвращении в Луд его стали укорять в том, что он потратил столько времени на столь недостойный объект, он ответил, что и свинья, и мэр служат одному Господину и что вылечить и того, и другого можно, лишь проявив одинаковую меру искусства, а потом добавил, что хорошему скрипачу все равно, где играть — на свадьбе деревенского простака или на похоронах купца.
Интересы его не ограничивались одной медициной. Хотя по рождению Лер не принадлежал к числу доримаритов, мало что оставалось неведомым ему в древних обычаях приемной родины; и несколько лет назад Сенат обратился к нему с просьбой написать официальную историю Ратуши, которая до революции являлась дворцом герцогов и представляла собой самое яркое сооружение Луда. Какое-то время весь свой досуг он отдавал именно этому занятию.
У сенаторов не было более сурового критика, чем Эндимион Лер, он являлся автором большинства шуток, ходивших на их счет в городе. Однако к господину Натаниэлю Шантеклеру он как будто испытывал особую, личную антипатию и при редких встречах с ним держался едва ли не нагло.
Возможно, подобная неприязнь была вызвана тем, что Ранульф, будучи крошечным мальчиком, серьезно обидел его — указав на врача пухлым младенческим пальчиком, ребенок тоненьким голоском пропел:
— Когда крикнет Шантеклер, смолкнет Эндимион Лер!
Мать отругала его за грубость, на что ребенок ответил, что сему незамысловатому стишку его научил какой-то старик, которого он увидел во сне. Эндимион Лер смертельно побледнел — от ярости, решила Календула, — и несколько лет, обращаясь к Ранульфу, едва сдерживал злость.
Однако все это произошло давным-давно, и следовало предположить, что Лер забыл то, что, в конце концов, было всего лишь детской шалостью.
Мысль о том, что придется открыть этому выскочке позор семьи Шантеклеров, далась господину Натаниэлю нелегко. Однако если кто-то и мог исцелить Ранульфа, так только Эндимион Лер, поэтому господин Натаниэль спрятал гордость в карман и попросил врача прийти к нему и осмотреть сына.
Пока господин Натаниэль расхаживал взад и вперед по трубочной (как называлось его личное логово), ожидая врача, ужас случившегося обрушился на него в полной мере. Ранульф совершил ужасное преступление — отведал плода фейри. Если это обнаружится, — а подобного рода вещи всегда получают огласку, — мальчик до конца жизни останется вне общества. В любом случае его здоровью в ближайшие годы будет угрожать серьезная опасность. Натаниэль вдруг представил, как по городу поползут слухи: «Член семейства Шантеклер отведал плодов страны Фейри… Маленькому Ранульфу угрожает опасность…»