Город, в котором солнце светит только ночью
Шрифт:
– Леха, че ты там изображаишь?
– Виталька шел рядом и смотрел как Леха ногами и руками орекструет какую-то мелодию.
– Все путем, Вит, он генерит вектор, - успокоил я, и приобнял Лену.
– Леха еще прославит нас и весь наш город. После ухода в небытие "Ленинградского рок-клуба" здесь совершенно потеряли способность создавать музыкальные смыслы.
– Господи, как пафосно, Миш, - фыркнула Лена.
Она надела беличью шубку. В противовес западным технологиям в "наших палестинах" в последнее время сделалась популярной одежда из натурального меха. Всевозможные белки, лисы и волки служили отличной сырьевой базой для скорняков-модельеров. "Возврат к корням" популяризировался в СС и по телевизору. Провинциальная молодежь
Попрощавшись с ребятами возле Просвета, мы с Леной пошли к ее дому.
– О чем ты думаешь?
– тихо спросила Лена.
– Так ни о чем.
На самом деле я мучился проблемой как и где устроить квартирник. Наш первый с ребятами квартирник. Лене не очень нравится мое увлечение, поэтому я не люблю с ней делиться планами, которые касаются нашей MPM-группы.
– Врешь, опять про группу свою думаешь, - Лена природной женской проницательностью считала меня на раз-два.
– Зря вы это затеяли, Миш. Я слышала, что за это отправляют в трудовые лагеря, а семью подвергают общественному порицанию. А из трудлагов, ты же знаешь, мало кто возвращается.
Лена вдруг заплакала, трогательно вытирая слезы ладошкой. Она сразу стала похожа на маленькую беззащитную девочку.
– Что ты, Лен, - я притянул ее к себе, и стал целовать. Она, закрыв мокрые от слез глаза, с жаром отвечала.
IV
– Где ты шляешься?
– Отец рвал и метал.
– Ты пил?
Он подошел, и заглядывая в глаза, потребовал дыхнуть на него. Я дыхнул. Сжав кулаки, отец в упор смотрел на меня и тяжело дышал.
– Ты знаешь, что на южной границе начался конфликт с Кавказским эмиратом? Знаешь, что теперь всех гребут на фронт? Знаешь, что тебе туда прямая дорога, если не поступишь в институт с военной кафедрой? Ты, дурак, единственный наш ребенок.
– Я не ребенок...
– Моя фраза повисает в воздухе, отец останавливается, смотрит на меня с непониманием, затем продолжает.
– Что нам делать, если тебя, не дай Бог, убьют? Ты о нас думаешь? Мать вся извелась, меньше полугода до вступительных экзаменов осталось, а ты и в ус не дуешь.
– Отец в бешенстве ходит по нашей тесной прихожей: два шага от стены до стены.
– Я сегодня говорил с дядей Вадимом. Он обещал помочь с поступлением в университет. Ты понимаешь, что от предстоящих шести месяцев зависит вся твоя последующая жизнь?
– Пап, я все понимаю. Не переживай ты так, я все сделаю: закончу школу, поступлю в Универ. Все будет хорошо.
Я стал разуваться. Отец отодвинулся ближе к входу в зал и теперь наблюдал за мной.
– Ты зачем пил?
– Да чего я там пил - литр пива. Всех дел-то.
– Я в твоем возрасте столько не пил.
– Ладно заливать, пап. Дядя Вадим рассказывал, как вы гуляли на первом курсе.
– Слушай ты больше дядю Вадима, он еще не такое расскажет. Ладно, иди на кухню, там мама тебя покормит.
Мама сидела за столом зябко укутовшись в старый шерстяной платок. На голове простая белая касынка, никакой косметики на лице. Рядом с ней стояла полная тарелка с горячим овощным рагу, от которого поднимался пар. Дома стало прохладно после того, как в целях экономии снизили температуру центрального отопления. Я сел за стол, она пододвинула мне еду и подала вилку.
– Ешь, сынок.
– Помолчала, наблюдая, как я жадно орудую вилкой, и добавила, - не расстраивай ты нас с отцом.
Я люблю маму. Только мне бывает ее немного жалко. Рано состарившаяся на вредном производстве, она тяжело переживает свое прощание с молодостью и красотой. Она борется за нее всеми скудными средствами, которые может себе позволить, но ее зарплаты мастера гальванического цеха, да отцовской зарплаты преподавателя техникума едва хватает на нашу жизнь без излишеств. Родители особо никогда и ничем не увлекались, живя тихой размеренной жизнью от отпуска до отпуска на даче. Когда еще был жив дедушка по отцу, мы частенько ездили к нему в гости, но после его смерти квартира по наследству отошла моему дяде, отцовскому старшему брату, семья которого жила вместе с дедом, а нам досталась небольшая дача. Вскоре наши семьи, никогда по-настоящему не дружившие, перестали общаться вовсе. Интересы мамы замыкались исключительно на нас с отцом. У нее больше никого не было. Бабушка, мамина мама, умерла десять лет назад, успев отправить меня в первый класс. Дед ушел от нее, когда маме исполнилось два годика. Она больше не вышла замуж, посвятив всю оставшуюся жизнь дочери. Бабушка это единственный человек, кроме отца и матери, который любил меня искренне и беззаветно. Я плохо ее помню, но сейчас ее образ стал как-то для меня постепенно проступать в маминых чертах, делая ее еще более дорогой и любимой, хотя казалось бы куда еще дороже. И вот мамина фраза: "Ешь, сынок", очень похожа по интонации, по тому чувству, с которым она ее произносит, на бабушкины слова, когда она кормила меня на своей маленькой кухоньке.
– Как Лена?
В отличие от папы, мама очень хорошо ориентировалась в моих делах. Она знала всех моих друзей, чем они занимаются, из каких семей. Вообще я успел заметить, что женщины любого возраста уделяют этим вопросам самое пристальное внимание. Лена тоже подробно спрашивает и о моих родителях, и о друзьях, которых она не знает лично. Один раз я задал вопрос для чего ей надо знать все то, о чем она спрашивает, но вразумительного ответа, кроме: "интересно же", я не получил. Больше я не предпринимал попыток понять, зачем это надо, иногда отвечая, а чаще отмахиваясь от ее вопросов.
– Все нормально, мам.
Вот, опять же, непонятно зачем ей эта информация. Скажу я, что с Леной плохо, все плохо или все очень хорошо, в моих взаимоотношениях с ней ничего не изменится. Какой практический смысл в этом вопросе?
– Она девушка хорошая, - мама внимательно смотрела на меня и ждала реакции на свои слова.
– Хорошая, - кивнул я в ответ.
– Лена даже постится. Молодец. Вы, молодежь, ведь совсем святого писания не блюдете, а Лена вот посты держит, в церковь ходит, причащается. Такая жена тебе и нужна.
– Наконец мама высказала ту мысль, ради которой она и завела весь этот разговор.
– Мам, я же еще школу не закончил. Какая женитьба?
– Сынок, слышал, что отец сказал? Война с Кавказом началась, если в университет не поступишь, заберут тебя. Сколько там воевать придется одному Богу ведомо.
– Мама тяжело вздохнула. Помолчала, и продолжила.
– А так женитесь, Леночка нам внука или внучку родит, пока ты там басурман бить будешь. А мы их прокормим, ты же знаешь. Что нам еще в этой жизни делать? Молиться, да смерти ждать, а так радость появится.
– Мам, я не собираюсь жениться. Лена хорошая, я ее люблю, но долго ли эта любовь проживет...
– Сынок, ты сейчас глупость говоришь.
– Она сказала это мягко, но с такой внутренней убежденностью, что я ей на мгновение поверил.
– Мы с твоим отцом поженились в девятнадцать лет и живем душа в душу до сих пор. Любовь, если она настоящая, никогда не умрет. Любовь к детям, Богу никогда не может пройти. И ваша с Леной любовь настоящая, вы созданы друг для друга.
– А если нет любви к Богу?
– я внимательно посмотрел маме в глаза.
Она испуганно перекрестилась.
– Ты что такое говоришь, Михаил?
– Первый испуг прошел, уступив место возмущению.
– Такую глупость сказать, это надо же догадаться! Вот бабушка сейчас, наверное, слушает тебя и негодует. Разве можно так думать, тем более говорить? Прости, Господи.
– Она снова перекрестилась. Все, иди спать, завтра в школу.