Город в законе: Магадан, триллер
Шрифт:
Тогда я впервые почувствовал себя своим. Они меня приняли!
Мог ли я предположить или хотя бы предчувствовать, что нас ждет…
— Татьяна Викторовна, — спросил я после очередной планерки. — А откуда взялся рисунок на обложку "Сына Сатаны". Мы же говорили с художником о совсем другом эскизе… помните — церквушка, молния…по сюжету.
Таня замялась. Кого-то подставлять она не любила и не умела.
— Это другой художник. Лысов вовремя не принес рисунок, пришлось отдавать Бычкову.
— А что случилось с Лысовым? Запой?
Главный редактор кивнула. Совсем спился — в диспансер положили.
— А где Бычкова найти? У меня к нему пара вопросов…
— Я сама ищу, — вздохнула Татьяна. — Телефон в мастерской не отвечает, идти без звонка неудобно.
— Ладно, я к нему схожу, — взглянув на часы, решил я.
Мастерская находилась во дворе "Чайки", в трех шагах от издательства, но на пятом этаже. Так что пока я добрался до мастерской, аж взмок.
Дверь мастерской была открыта и оттуда слышались пьяные голоса.
За громадным столом, сдвинув в сторону краски и бумаги, бражничали художник и какие-то замызганные личности. Бычков, когда напивался, приводил к себе всех, кого встречал, а прямо напротив мастерских размещался пункт приема стеклотары, так что контингент у него был самый непредсказуемый.
Стоя спиной ко мне, с кружкой в руке художник произносил речь, которую с почтением и вниманием слушали трое бичей.
— Федяй был мужик нормальный, а не то что некоторые. И нас понимал, и пузырь завсегда поставит. И щас мы — куда лезешь — не чокаются! Выпьем за то, чтобы там, у верхних людей, ему было хорошо..
Тут он повернулся и увидел меня.
— Мать твою… допился!
Кружка у него выпала из рук и сам он, как-то странно захрипев, опустился на диван.
Я поддержал его, похлопал по щекам и влил ему едва ли не насильно из кружки. Водку он проглотил, но глаз не открыл и только слабым голосом спросил:
— Федяй, ты что — живой?
— Живей тебя, — буркнул я. — Народ! Допиваем и по домам, у нас дела.
Бичи безропотно поднялись, а Бычков сказал:
— А ведь я как прочитал, так и пью.
— Календари врут, Саша, а тут бульварная газетенка. Нашел кому верить — Гиндасову…
— Ну что ж, — Саша покосился на пустые бутылки. — Теперь надо бы за твое счастливое, нет, чудесное второе рождение. За воскрешение, брат!
Я, вздохнув, вытащил бутылку "Посольской". Уж если пить, так хоть не травиться. Не "установка", конечно, но потреблять можно.
И мы с ним славно надрались за мое воскрешение. Но перед этим я сумел выпытать с кого он срисовал ту рожу на обложку книги. Как я и предполагал по своей давней привычке собирать типы, рисовал он ее по памяти, а натура ему попалась в ресторане "Империал", уж очень мужик крутым показался. Нет, ни как звать, ни кто он не знает, но встречал его там не раз.
Завсегдатай "Империала" — это уже было что-то…
ГЛАВА V
Хотим как лучше, а получается как всегда.
Плавбаза "Феликс Кон" возвращалась с осенней путины в родной порт.
Это было громадное судно старой, еще конца семидесятых годов, польской постройки. Длина его достигала ста шестидесяти четырех метров, а полное водоизмещение составляло почти двадцать тысяч тонн.
Рассчитанная на тогдашние рыбные запасы и соответствующие объемы переработки плавбаза в лучшие годы имела экипаж до трехсот человек и была главной кормилицей Магаданрыбпрома. Но вместе с рыбой ушла и ее слава. Усилиями браконьеров всего мира, черпавшими из Охотского моря как из собственного Садка, стадо минтая было подорвано и с добычей вполне справлялись сто обработчи-ков, а половина оборудования была законсервирована за ненадобностью.
Судно становилось низкорентабельным, но тем не менее еще приносило доход.
И сейчас в трюмах плавбазы находилось более ста тонн сельди, но в порт капитан заходил не затем, чтобы ее сдать, а чтобы подготовиться к основной — минтаевой путине.
Комсостав срочно оформлял заявки на оборудование, горючее, продовольствие, хотя и все знали, что получит "Феликс Кон" самый мизер-то, без чего просто нельзя выйти в море.
А экипаж готовился к берегу. В каютах гремела музыка, в который раз перебирались вещи. Свободные от вахты отсыпались.
Последние мили их сопровождал крепкий шторм и хотя в бухте волнение было меньше, качало ощутимо.
По курсу уже твердели очертания причалов торгового порта, когда в рубке раздалось:
— ЦПУ — мостику. Перегрев двигателя.
В машине была вахта пятого механика.
— Ну прими меры, — лениво отозвались сверху. — Мы сейчас на рейд станем.
Причина повышения температуры для пятого механика Стебловского была ясна. Почти сутки шли по шуге и фильтры кингстонов забились. Надо их прочистить и все дела.
Правда, кингстоны находились в заведовании второго механика, но стоит ли из-за такой мелочи его беспокоить. У него сейчас и так хлопот полон рот.
Стебловский отдал команду и кингстон закрыли. Он сам проверил задвижку — она была закрыта направо до упора.
Тяжелая, килограммов под тридцать чугунная крышка фильтра подавалась медленно — гайки прикипели. Но когда их сорвали с места, раздался громкий хлопок, крышка как бумажная взлетела вверх и в машинное отделение ударил мощный фонтан воды.
Ввиду своей малоопытности пятый не учел, что этот кингстон был левого вращения и закрывался, естественно, налево. И сейчас в полностью распахнутую пасть кингстона диаметром почти полметра под давлением в десятки атмосфер ударила забортная вода.