Город в законе: Магадан, триллер
Шрифт:
Потом посчитали, что в час в машинное отделение поступало до тысячи тонн воды.
Через пятнадцать минут судно было обесточено, а машинное отделение затоплено. Капитан принял решение для спасения плавбазы выброситься на отмель. Два портовых буксира подхватили его под усы и, врезавшись килем в дно, судно тяжело завалилось на левый борт.
Морская история "Феликса Кона" на этом была закрыта.
Но завязалась другая — детективная.
На борту поверженного гиганта находилось свыше тысячи тонн соляры и мазута, аммиак. Нагаевской бухте грозила экологическая катастрофа. От удара в корпусе появились многочисленные мелкие трещины и горючка медленно дренировала в море. Волны окрасились фиолетовыми пятнами.
При городской администрации был создан штаб по спасению судна и предотвращению загрязнения акватории бухты. Возглавил его один из замов мэра.
Требовалось прежде всего очистить судно от аммиака, откатать горючее.
Камчатские спасатели заломили за спасение плавбазы почти полмиллиона долларов. Их коллеги из Владивостока в два раза больше. Как будто дело происходило в чужих водах… государство, как всегда в таких случаях, хранило гордое молчание. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Магаданский предприниматель Репьев взялся за эту проблему. Он был патриот и согласился спасти судно почти "задаром" — за само судно. Не затрудняясь расчетами и подсчетами, он нанял водолазов, те закрыли кингстон. Откатали воду и… судно, покачавшись, встало на киль.
Все действия Репьева были авантюрой, но авантюрой удачной. В девяноста случаях из ста эта операция должна была закончиться оверкилем…
Плавбазу продали на металлолом и вся выручка пошла спасателям. По подсчетам специалистов это более десяти тысяч тонн черного металла, сотни тонн меди, алюминия, олова и цинка. И еще около тысячи тонн горючки и мазута. Миллионные суммы в долларах, разумеется. Из них рыбаки не получили ни копейки. Городской бюджет тоже.
А потеря последней плавбазы поставила предприятие на грань банкротства. Имущество его пошло с молотка, суда разобрали частные фирмы, а рыбаки остались без работы, зато задолженность по зарплате им была почти трехлетней.
Устиныч как в воду глядел.
Молодой, еще не обломавший рога, следователь транспортной прокуратуры Синцов ретиво взялся за дело — ему казалось, что все лежит на поверхности. Были опрошены десятки свидетелей, перелопачены килограммы документов, до обвинительного заключения оставались считанные шаги.
Они — эти шаги — так и остались несделанными. Свидетели разъехались, Синцов уволился из органов, хотя ранее никогда намерения такового не выказывал, а даже наоборот. Судьба нарытых им материалов осталась неизвестной.
Вдобавок ко всему главный обвиняемый — пятый механик — был выпущен под залог и… тоже пропал. Единственное, что установил розыск, это тот факт, что из города он не выезжал.
По показаниям его жены, вечером за ним кто-то заехал, он вышел в шлепанцах потолковать и… Наверное, уже и шлепанцы сгнили.
И правда о кингстоне давно уже переплавилась в японских печах.
ГЛАВА VI
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души тончайшие приметы
Переносить на полотно.
Профессиональная память художника была моей последней надеждой. За день до встречи с ним у меня была другая. Я все-таки собрался с духом и решился пойти к Сергеевым. Надо было принимать какое-то решение, а для этого убедиться в правильности своих догадок.
Сергея Александровича я едва узнал, настолько он похудел и вообще изменился. Глаза ввалились, грязно-седая щетина покрывала впалые щеки. Дышал хозяин часто и тяжело, как загнанный кобель. Приход мой его не столько обрадовал, сколько встревожил.
— Как ты?
— Догниваю, — выдохнул он, — В жизнь бы об этом не подумал!
В этом не "подумал" для него звучало очень многое. Времена, когда молодой и здоровый каждую неделю бегал он на свидания из райцентра в леспромхозовский поселок за сорок километров к своей Даше, день когда дали ему орден — первому из строителей Теньки и самому молодому, тогда я и познакомился с ним — очерк писал — день, когда родился у него сын и весь поселок гулял на крестинах. И черный провал после нелепой смерти жены и вся остальная жизнь, как крутой спуск с Расковского перевала без тормозов…
— Ну, чего ты раньше времени себя хоронишь, неужели так все безнадежно — есть же институты, врачи, лекарства…
— Все есть, Валя… да не про нашу честь. Таких денег на операцию я никогда не найду да и скажу по честному, не стою. Даже если бы нашелся какой доброхот и дал мне их- я бы их сыну оставил, ему сейчас, ох, как будет нелегко.
— Молодой, выдюжит, чего ты про него. Да и сам, может, еще внуков нянчить у него будешь.
Хозяин только усмехнулся.
Я помолчал. Еще в прихожей, среди груды сброшенной в кучу одежды — у сына были в гостях кореша — я увидел знакомые пуховик и норковую шапку. Так что все стало на свои места.
— Давай, Сереж, может, еще увидимся. И вот что — какие лекарства нужны — ты запиши сейчас, я тебе принесу… Денег у меня больших нет, а насчет этой чепухи — с медиками я дружу.
А в прихожей, стиснув мою ладонь горячими влажными руками, он неожиданно сказал:
— Ты ведь не за этим приходил, Валь… Ты ведь на сына хотел посмотреть, а?
Ни соврать, ни сказать правды я не мог.
— Это не он, успокойся.
— Нет, я хочу знать — он в комнате с ребятами — пройди. Ты же ведь на него не посмотрел!
— А это что, — я показал на большую цветную фотографию. Сфотографировался его сын, наверное, когда выпускные сдал. — Посмотрел. Не он! Родинка меня сбила. Но там была не родинка, а целый пятак, да еще фиолетовый. Так что успокойся, Сереж.
Мы так и расстались. Потом я узнал, что старые тень- кинцы собрали-таки деньги ему на операцию и он уехал в Москву. Операция была неудачной…
Сын его живет там же, на старой квартире. Так что частенько я встречаю его то в компании ребят, то с девушкой. В последнее время больше с девушкой. Меня он не узнает, я его стараюсь тоже. Наверное, так для нас обоих лучше…