Город за рекой
Шрифт:
После лавины впечатлений, обрушившихся на него первые дни пребывания в городе, после ошеломляющих встреч с Анной и с отцом он ушел в себя, затворился в кабинете, точно ему не было дела до загадки настоящего. И вот Катель, его товарищ, дал ему понять, что он избрал не ту деятельность, неверно определил свою задачу здесь Так, древние фолианты, которыми он окружил себя, были возвращены на прежнее место, а выписки из книг отложены до поры до времени в ящик письменного стола.
Решив в корне изменить распорядок дня и занятий, он объявил Перкингу о своем намерении активнее включиться в текущую работу Архива, заниматься просмотром и отбором свежих поступлений, имеющих непосредственное отношение к человеческим судьбам. Не только в этой деятельности он видел оправдание своего пребывания здесь. Чтобы устоять перед соблазном погружения в прошлый мир через чтение древних сочинений, он решил снова повернуться лицом к повседневной жизни города, приобщиться к ней так же естественно, как это получалось у него в первые дни. Сколь волнующими были те часы, когда он бродил вместе с Анной по незнакомым улочкам, по площади с фонтаном, где все вокруг так просто
Трудности, всю жизнь сопутствовавшие его отношениям с Анной, были теперь, насколько он понимал, устранены, ничто не мешало соединиться с ней. И все же после свидания с Анной он погрузился в эту отчасти искусственную архивную работу, не ощущая отсутствия любимой. Неужели встреча с ней, возможность любить пришли слишком поздно? Нет, стоило ему только представить, что Анна, которую он с таким трудом и, кажется, теперь уже навсегда обрел, могла покинуть эти края, пусть даже не к Мертенсу возвратиться, а просто отбыть отсюда в неизвестном направлении, как в душе у него снова все пробуждалось. Разве их не ждали впереди вечера, прогулки вдвоем по городу и окрестностям, с которыми он так или иначе должен знакомиться, положив это для себя первейшей задачей наряду с деятельностью в Архиве. За время, что ему отведено здесь, он должен по возможности понять смысл и связь вещей, скрывающиеся за внешними признаками и проявлениями жизни города и его обитателей. Должен проникнуть в тайну, окружавшую этот город. Не только приглашение, которое привело его сюда, обязывало к этому, он понимал это теперь уже как самозадачу, как свое назначение.
В один из последующих дней пополудни Роберт собрался совершить прогулку по городу. Обед (как всегда без мяса) ему снова принес из гостиницы молодой посыльный, который в последнее время все чаще оказывал архивариусу разные мелкие услуги.
Леонхард, как звали этого посыльного в Архиве, вызвал в его памяти юношеский образ одноклассника, в семнадцать лет утонувшего в море во время каникул. Неясные обстоятельства его гибели вызвали тогда множество толков; неизвестно было, по своей ли воле ушел из жизни этот юноша, которому часто приходилось терпеть несправедливое обращение учителя, или это был несчастный случай. Предполагали всякое: то ли он, купаясь ночью, не рассчитал свои силы и слишком далеко заплыл, то ли течение подхватило юношу и панический ужас парализовал его. Отдаленное внешнее сходство Леонхарда с бывшим школьным товарищем, живой образ которого почти стерся за годы в памяти Роберта, пробудило в нем воспоминание о тех давних событиях, и он с первой минуты проникся симпатией к юноше-посыльному.
Существовало некое общее правило, согласно которому люди из обслуживающего персонала сами никогда прямо не обращались к ассистентам, тем более к заведующему Архивом, кажется, даже условие было такое, что они своим молчанием выслуживали право оставаться в Архиве, означавшее для них награду и привилегию. Так и сейчас, когда Роберт поблагодарил молодого человека за любезно доставленный обед и прибавил еще несколько теплых слов, Леонхард, хотя глаза его радостно засветились и щеки зардели румянцем, не проронил ни звука и на благодарность и приветливость архивариуса ответил лишь молчаливым, почти смущенным поклоном. Только потом уже, когда архивариус все чаще стал использовать Леонхарда для своих надобностей, отношения их сделались менее официальными. Отпустив посыльного, Роберт проводил его теплым взглядом и принялся за еду.
Сухим раскаленным воздухом дохнуло на архивариуса на улицах города. Он избрал новый маршрут, направившись не в сторону площади с фонтаном и пограничного с ней участка с родовыми владениями и не в сторону Префектуры, а в незнакомые кварталы. Он решил изучить сперва наземную часть города в более широком радиусе, а потом уже начать знакомиться с районом катакомб. Отвыкнув за время неотлучного сидения в стенах Архива от внешнего вида города, он испытывал некоторое отвращение, проходя теперь вдоль выжженных солнцем кварталов с их домами-развалинами, хотя они мало чем отличались от тех кварталов, в которых он уже бывал. Чем-то злобным веяло от голых каменных строений, чьи обломки фасадов, словно призраки, обозначались на фоне ослепительной синевы неба. От первородной чистоты этого неба, которое Роберт еще ни разу за все время пребывания здесь не видел затянутым облаками, исходила какая-то сила ясности, казавшаяся жуткой, ибо ничего общего не имела ни с чем на земле. Солнце в вогнутом воздушном куполе походило на огненную, с рваными краями дыру и своей отрешенностью от мира напоминало нечеловеческий глаз над порталом собора. Такой же безучастной и монотонной была жара, которая стесняла дыхание и притупляла чувства, одновременно раздражая их, и ослепительный свет, равнодушно сияющий над уничтоженным миром. Может быть, еще и поэтому местные жители, насколько он мог заметить, в общем, старались избегать наземных улиц и предпочитали передвигаться по проложенным под землей ходам и переходам.
Мало-помалу Роберт добрался до отдаленных кварталов, которые казались более разрушенными, чем другие. Фасады у домов были наполовину, а то и вовсе снесены, так что взгляд глубоко проникал в зияющие пустотой внутренние помещения. В многочисленных проломах и трещинах, которые еще резче выделялись при ослепительном свете, разрослись мох и сорная трава, между тем как обломки камня и щебень лежали аккуратно сгребенными в кучки. Чем дальше он пробирался по улочкам, становившимся все уже, теснее, тем более обезображенное зрелище являла собой эта часть города. Когда он один раз закрыл на минуту глаза, то ему представился
Редкие прохожие безучастно проходили по этим кварталам-руинам, точно их уже не трогал унылый окрестный ландшафт. Иногда откуда-нибудь вывертывалась навстречу кучка работников и работниц, человек десять-пятнадцать, очевидно возвращавшихся после рабочей смены. Но они всякий раз, когда он приближался к ним, спускались в подвал какого-нибудь здания, который, должно быть, сообщался через подземный ход с катакомбами.
Время от времени встречал он людей и в разрушенных помещениях, кажется уже не пригодных для жилья. Они рылись там в кучах щебня и, похоже, отыскивали остатки засыпанных предметов домашней утвари, извлекая из мусора где кусок жести или дерева, где обрывок проволоки, которые клали в сумки, подобные школьным ранцам. Потоптавшись на одном месте, они переходили на другое, как неуверенные кладоискатели, и лица их казались измученными. Если вдруг они замечали устремленный на них взгляд незнакомца, каковым был Роберт, то сейчас же делали вид, будто они возятся там просто так, для забавы, точно опасаясь, что их могут заподозрить в мародерстве. Одни закатывали, как дети, глаза кверху, вторые принимались услужливо отряхивать платье друг другу или смахивать пучком травы пыль с башмаков, на ком они были. Роберт, чтобы не смущать их, поскорее отводил взгляд. Один раз, когда он уже прошел мимо, ему вслед полетело несколько камней, которые, правда, не попали в него: он оглянулся, но люди уже снова копались в мусоре. Иногда из проема окна там или тут высовывалась чья-нибудь фигура и всматривалась в улицу, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, как будто считала прохожих или прислушивалась к тишине; впрочем, в этой тишине и Роберту чудилось что-то тревожное. Через сколько-то времени, когда он в очередной раз свернул в какой-то переулок, ему показалось, что он потерял ориентацию; если и дальше углубляться в этот район — а он, отправляясь на прогулку, нагревался достигнуть черты города, — то потом, пожалуй, можно не найти дорогу назад, к окрестностям гостиницы и Архива. Пришлось отказаться от первоначального плана, тем более что солнце уже далеко перешло за зенит и предметы отбрасывали длинные тени.
В то время как он, стоя на перекрестке улиц, раздумывал, куда ему теперь повернуть, он различил глухой многоголосый шум толпы. Он пошел в ту сторону и скоро по нестройному гомону и гудению голосов догадался, что это шумела ярмарка. Ухабистая дорога полого шла под уклон многоголосый гул становился все громче, и вот за последним поворотом неожиданно открылся вид на продолговатую площадь, которая лежала в котловине и к которой веером сбегали вниз улицы. На площади сбоку толпился кучами народ. С другого боку по краю ее тянулись торговые ряды. Осматривая с возвышенности лежавшую внизу площадь, Роберт увидел, что толпившийся там народ составляли одни мужчины.
Они стояли кучками и, живо жестикулируя, что-то горячо обсуждали, даже как будто спорили, причем некоторые внезапно покидали свою кучку и переходили к другой и там завязывали знакомство и затевали новый спор. Заинтересовавшись этим, Роберт медленно спустился вниз, к самой площади, и краем стал обходить ее. Перед фасадами магазинов, оборудованных в нижних этажах строений без крыш, проходила каменная галерея, в многочисленных стрельчатых арках которой торговали с лотков разным товаром. В основном это были предметы повседневной необходимости, часто подержанные, старомодные вещи, здесь две-три пары брюк и пиджаков, ремни с серебряными пряжками, галстуки и пестрые платки, там башмаки и сапоги всяких фасонов, в большинстве своем изрядно поношенные. В другом месте болтались на плечиках помятые костюмы разных размеров, национальные куртки и крестьянские фуфайки устаревшего покроя. Вперемешку лежали там и тут штопаные чулки, носки, рубашки, шляпы — преимущественно, товары для мужчин, среди которых попадались также трости и суковатые палки, но кое-где мелькали и предметы женского туалета, впрочем, все безделицы, какие-нибудь дешевые украшения. Торговцы сидели позади своих прилавков на бочонках, поджав под себя ноги (что отчасти выглядело странным), и оттуда настороженно следили из-под полуприкрытых век каждый за своим участком. Никто, однако, не рвался к их прилавкам, изредка кто-нибудь приостанавливался на минуту, быстро оглядывал товар и шел дальше. И кажется, ни один еще не изъявил желания что-нибудь приобрести.
Чтобы убедиться в том, что вещи — продаются, а не выставлены только так, для видимости, Роберт подошел одному лотку и показал пальцем на старую кружевную шаль, решив сделать подарок Анне. Старьевщик с кирпичного цвета лицом лишь слегка наклонился вперед со своей бочки, схватил длинный изогнутый шест, похожий на пастуший, и, быстрым взглядом окинув фигуру Роберта, ткнул им в авторучку, кончик которой высовывался из верхнего кармана его пиджака. Этот жест, несомненно, означал, что кружевную шаль торговец хотел обменять на авторучку. Когда Роберт отрицательно покачал головой и понять, что желает купить эту шаль, старьевщик пожал плечами и застыл в прежней неподвижной позе. Роберт между тем достал товарную карточку, выданную ему в Префектуре секретарем, и протянул ее через прилавок. Старьевщик скосил было равнодушно глаза на бумагу с печатью, но затем, как будто сообразив, что это такое, проворно спрыгнул со своего высокого сиденья-бочки и что-то быстро забормотал, показывая при этом жестами, что господин может приобрести не только кружевную шаль, но и другие вещи, чем больше, тем лучше. Пока Роберт оглядывал прилавок, не находя, впрочем, ничего подходящего, уже и другие старьевщики обратили на него внимание. Они повскакали со своих бочек и махали Роберту, подзывая подойти и посмотреть их товар, а трое или четверо даже подбежали и, лопоча на непонятном наречии, совали ему наперебой кто разноцветные стеклянные или коралловые бусы, кто дешевые украшения и приносящие счастье амулеты, которые они извлекали из карманов и еще откуда-то из потайных мест у себя под одеждой.