Город Зга

Зенкин Владимир

Мои собственные энергетические посылы, как ни концентрировался я, как ни пытался их переформировать и усилить, мало что могли изменить. Мощность энергоинформа человека из плоти и крови несравнимо слабее мощности чистой, «высвобождённой» человеческой сущности.

Выход один. Один. Другого выхода нет. Кому-то из нас надо избавиться от плоти и крови. Что значит — кому-то?!

— Пенёк! — крикнул я, направляясь назад к краю линзы, — Ребята, продержитесь ещё немного! Минут десять хотя бы. Постарайтесь, чтобы они не останавливались, — я кивнул на Велу с Лёнчиком. Вела стала оборачиваться на мой голос, я быстро отвернулся, чтобы не встретиться

с ней глазами, — Уговаривайте их, приказывайте им, пусть двигаются! Я догоню вас. Втроём мы справимся.

Я выскочил за пределы линзы. Лицо мне оплеснул жгучий электрический ветер. Над головой бесились белесые вихри.

Я бросился бежать, что есть сил, по тёмному пустырю. На ходу разглядел какое-то бесформенное сооружение, повернул к нему. Это оказалось грудой бетонных фундаментных блоков, невесть когда для неведомых строительных надоб привезенных сюда и брошенных как попало. Какое — никакое, а укрытие.

Переведя дух за блоками, я оглянулся. Белесое облако меня не преследовало, оно по-прежнему свирепствовало вокруг линзы. Наверное потому, что я бежал в сторону противоположную от Ствола, а значит, уже не представлял для него большой опасности. Дафт ещё не понял, зачем я бежал, но в любую секунду мог понять. И тогда…

— Игорь! Не будь идиотом! — вновь возник во мне голос Пенька, — Опомнись! Это самое худшее твоё решение.

— Оно единственное, — огрызнулся я, — Пенёк, не мешай. Мне надо сосредоточиться. Защищай лучше наших, не отвлекайся.

Да, мне надо сосредоточиться. Можно, конечно, воспользоваться складным ножом, который у меня во внутреннем кармане куртки. Но это показалось мне как-то пошло, примитивно. Как-никак — я всё-таки сподобный. Я не сомневался, что смогу сфокусированным волевым посылом остановить сердце. После это-го — несколько минут сомнительного небытия — клинической смерти. Потом всё закончится взаправду. Моя новая «рассвобождённая» энергетизированная сущность примет форму красивой желтоватой линзы прозрачной «летающей тарелочки» — и двинется на помощь моим друзьям. Пусть попробует выродок Дафт одолеть нас. Мы тоже кое-что можем.

Итак, к делу. Я удобно сел на мягкую траву, прислонясь спиной к нагретому за день бетону, вытянул перед собой ноги. Мысли были спокойны, ясны, ни малейшего признака страха, сомненья, досады. «Я всё делаю правильно. Так надо. Всё будет хорошо. С нами. Со всеми. Со всеми людьми. А значит — со мной. Я же не исчезну бесследно. Я кем-то буду. Где-то буду. Поглядим… Ну — с Богом!»

Я сфокусировал внутренний взор на своей грудной клетке, на сердце. Оно работало ровно, сильно. Ни о чём не подозревая. Я начал мысленно обматывать его некой тонкой, но прочной паутиной — быстрее, быстрее — виток за витком — слой за слоем…

Сердце почувствовало несвободу, возмущенно встрепенулось, пытаясь сбросить путы — тщетно… виток за витком, слой за слоем — с насекомым бесстрастием… Уже у меня никаких мыслей, никаких целей-забот, ничего, кроме этого диковинного занятия… ничего… Я — паук, оно — муха. Что там вокруг, вне нас — какая разница… живы мы, мертвы мы — не всё ли равно… виток за витком…

Сердце билось всё слабее, всё реже. В глазах моих медленно плыли отцвеченные рубином, фиолетом, сиреневой отломки тьмы: бессмысленно красивые айсберги. Они надвигались на меня — тяжело-невесомо… обещали… нет, не раздавить, меня уже нельзя раздавить: принять в себя, растворить в себе, сделать такой же гордой парящей глыбой. Эта перспектива была ни радостна — ни печальна, ни ужасна — ни замечательна…

Сердце… едва ощутимые бессильные удары. Почти всё — уже сброшена назойливая суета осознанья внешнего мира. Осталось сбросить последний остаток сует — осознанье себя. Что там, с той стороны? спокойное нечто… ничто… Благо…

Нечто пришло, не с той стороны, а с этой. Глыбы чёрного льда стали разбрасываться прочь, стали бесшумно раскалываться, пропадать. Пространство меж ними осветилось жёлто-зелёным. Потом свеченье тоже пропало. Перед глазами моими возникла прежняя земная ночь, пустырь, трава… Я сижу, прислонившись спиной к бетонным блокам, глубоко, часто дышу.

Сердце!.. сердце бьётся неровно-перебойно, но свободно — оно только что выдралось из липкой паутинной погибели.

Кто? как? почему? Я поднимаю голову вверх — вверху что-то не так. Вверху на звёздно тёмном — клочья белесой пены… летят высоко, беспорядочно… мимо меня. Клочья на лету свёртываются, усыхают. От кого спасается конгломерат? Кто его так отделал?

Я встал, преодолевая головокружение, нетвёрдо держась на ногах, обошёл бетонные блоки.

Я увидел одинокие фигуры Велы с Лёнчиком, стоящие посреди пустыря. Даже в темноте, даже издали была видна их растерянность. Они озирались вокруг в поисках меня. Они смотрели вверх на покидающие поле боя останки конгломерата. По-видимому, они тоже ничего не понимали в происходящем. Жёлтой линзы — защитницы нигде не было. «Неужели!? Пенёк, Вилен… в этом сраженьи…»

— Не вибрируй. Остынь. Камикадзе хренов, — возник во мне бесцеремонный голос, — Всё в порядке. Но не твоя в том заслуга. И не наша. Не нужна вам больше защита. Идите себе.

Я потёр ладонями виски, лоб. Мысли путались, в ушах звенело.

— К-куда? — нелепо спросил я.

— Совсем очумел! — возмутился Пенёк, — Ну-ка посмотри-ка вон там, вон — видишь? Даже ориентир поставили. Это для особо тупых спасителей человечества. Идите. Времени на глупости вам уже не осталось.

Я направился к Веле с Лёнчиком. Издали их окликнул, помахал им рукой. А сам не сводил глаз с оранжевой точки… Яркой булавочной головки, пришпиленной к бархатной черноте дальних зарослей. Я шагал широко и твёрдо, и мысли мои быстро пришли в порядок.

Я знал, кто там. Кто только что побывал здесь. Кажется, всё обошлось, слава Богу. Всё? Если бы всё! Если бы не свербящее чувство неловкости… потери… вины…

Глава двенадцатая

— Ты полагаешь, без нас этого бы не случилось?

— Возможно, случилось бы — когда нибудь. А возможно, и нет.

Роджер Желязны

Костёр горел ровно и аккуратно. От булавочной головки издалека он превращался в оранжевую прореху на драпировочном тёмном фоне с контурами деревьев, кустов, с лоскутом безлунного неба в звёздной пыли.

Мы подходили ближе — и костёр и всё вокруг наполнялось пространством, реальностью.

У костра спиной к нам сидел человек и подкладывал в огонь сухие ветки. Пламя стало взбудораживаться, сминаться и вновь взмывать вверх, выбрасывая стайки нервных искр. Человек слегка отодвинулся от огня, старчески закашлялся, видимо, дохнув дыма.

Волнительный терпкий комок подкатил у меня к горлу. Мы переглянулись с Велой. У неё влажно блестели глаза. Она испытывала те же чувства.

— Здравствуйте, Мик Григорьич! — глухо произнёс я, — Мы… рады вас видеть.