Город Змей
Шрифт:
— Я не могу этого сделать, — под конец говорю я. — Каким бы негодяем он ни был, он мой отец, и мы слишком много пережили вместе. Но я не могу дать ему свободно бродить по свету. Его нужно остановить. И я считаю, что ты больше всех имеешь на это право.
Билл смотрит на куклу и молчит. Его лицо непроницаемо.
— Это то, чего ты хотел, — шепчу я. — Я отдаю его тебе для уничтожения. Ты осуществишь свою месть. Как только ты воткнешь иголку в сердце куклы, все будет кончено. Ты рассчитаешься с ним. Перестанешь видеть кошмары.
Билл поднимает на меня глаза — медленно, болезненно.
— Думаешь, они могут прекратиться? — хрипло произносит он.
— Очень вероятно.
— Жизнь без Змей, —
— Хороший ночной сон — это вполне достижимо, — не соглашаюсь я. — Думаю, ты это заслужил.
Встав, я стараюсь придумать финальные фразы, но что здесь можно сказать? Этот человек разрушил мою жизнь, убил самых близких мне людей, толкнул меня на путь безумия и убийств. Если бы не он, виллаки до сих пор правили бы городом, ввергнув его в хаос, ведь именно это отвечало их планам. Ама была бы их пленницей. Змеи были бы марионетками в их руках. И возможно, я тоже принадлежал бы им. Священники имели намерения склонить меня на свою сторону. Если бы Билл не сообщил мне такой мотивации, возможно, я бы не устоял перед их призывами. Я больше не могу чувствовать к нему ненависти. Не знаю точно, что именно испытываю к этому несчастному старику, который сыграл в моей жизни такую критическую роль — одновременно плохую и хорошую, — но это не ненависть.
Не придумав никаких особенных прощальных слов, я довольствуюсь самыми простыми:
— Прощай, Билл.
Задержавшись, чтобы положить свой второй подарок возле старика — покрытый лаком палец, который я носил на шее последние десять лет, — я оставляю его в старой лачуге, на развалинах жизни, сидящим на полу в окружении Змей, прижав к груди куклу Паукара Вами, и тихо плачущим при мысли об освобождении и мирном уходе.
Железнодорожная станция. Солнце садится на западе, и я буду ехать вслед за ним по крайней мере в течение часа, пока поезд не повернет на север. Стану погружаться в долгий розовый закат, как удаляющийся ковбой. Мой билет годится до конца пути, если мне захочется отправиться в такую даль, но, вероятно, я сойду где-нибудь по дороге, в тихом городке или деревеньке, или просто спрыгну на ходу неизвестно где. Хотелось бы найти красивое местечко у реки и порыбачить там годик-другой, выбросив из головы все заботы и огорчения. А потом отправиться дальше, если захочется. Или остаться и мирно стариться, сидя у речки.
Поезд отправляется точно по расписанию. Я откидываюсь на спинку сиденья, в последний раз окинув город усталым взглядом. Трудно поверить, что здесь я провел такой большой кусок своей жизни в кольце серых зданий и пропитанных кровью улиц, погруженный в столь напряженную и жестокую жизнь. Что держит людей в больших городах, когда в мире столько огромных неисследованных пространств? Это, вероятно, сродни безумию или порочному пристрастию.
Очнувшись от задумчивости, я обнаруживаю, что смотрю на собственное отражение в оконном стекле, появляющееся, когда поезд въезжает в туннель. С закрашенными змеями, коротким ежиком волос и жаждой новых испытаний, я почти могу сойти за Эла Джири десятилетней давности, каким я был до того, как спустился в подземный мир инков. Я должен все время закрашивать своих змей. Возможно, когда-нибудь я пойду к специалисту, чтобы он удалил их. А может, оставлю их как напоминание о мраке и безумии. Когда-нибудь, через много лет, любопытно будет иногда стирать краску и разглядывать отметки далекого прошлого, осознавая, как мне повезло выбраться из него живым, невредимым и даже не потерявшим человеческого облика.
На той стороне коридора вагона малыш лет четырех или пяти совершает рывок к свободе от своей усталой матери. Она бросается
— Спасибо. — Она улыбается, потом начинает ругать ребенка низким, раздраженным голосом. Внезапно я слышу: — Если не будешь вести себя хорошо, придет Паукар Вами и съест тебя!
Я отворачиваюсь, чтобы скрыть усмешку. Паукар Вами никогда больше не станет есть маленьких детей. Но пусть живет себе в легенде, если так хочется людям. Мне нравится идея, что жизнь его продолжается таким образом. Он целиком вышел из фантазии и очень кстати снова возвращается в мир мрачных мифов.
Что касается меня, то я покончил с наследием прошлого. Не хочу, чтобы рассказывали истории про Эла Джири. С радостью кану в неизвестность, когда придет время и от меня останется лишь пепел. Пусть Капак Райми получит свое бессмертие, а Паукар Вами — свою дурную славу. Меня устраивают все те годы, которые я оставил позади, и мирный холмик в конце пути.
Преодолев окраины, поезд начинает набирать скорость. Я ищу глазами указатели того, что мы выехали из города, но их нет. Может быть, их сломали мальчишки, а возможно, просто никто не позаботился поставить, так что кажется, что город постоянно расширяется, пожирая все больше земли с каждым следующим годом. В один прекрасный день он может захватить всю планету, но это не моя проблема. Пусть с ней разбираются новые поколения.
Пока мы держим курс во мрак, подальше от туманных городских теней, я откидываюсь назад и закрываю глаза, наслаждаясь солнечным теплом, убаюкиваемый стуком колес. Через некоторое время я начинаю дремать, погружаясь в состояние, среднее между мечтами и реальным миром. В этой промежуточной реальности я оказываюсь сидящим на самом зеленом в мире берегу реки, где ловлю рыбу в самой чистой хрустально-голубой воде. Билл стоит рядом, насаживая наживку на крючок (не червяка, а крошечную змею).
Он ловит мой взгляд, подмигивает и забрасывает удочку. Позади нас то появляются, то исчезают туманные фигуры — Эллен и Ама, Капак Райми и Фердинанд Дорак, Никола Хорниак, Руди Зиглер, Сард, Форд Тассо. Франк Вельд вместе с Хайдом Уорнтоном вспоминают подробности того, как они были убиты. Мой отец не появляется. Я часто буду видеть его во сне в оставшиеся мне годы, но на таком дружеском сборище, как это, ему нет места.
На заднем плане что-то, шипя и шкварча, жарится на барбекю. Кто-то велит мне и Биллу поторопиться — все голодны и ждут, пока их накормят. Мы смотрим друг на друга, смеемся и открываем бутылки пива — лучшего приятеля бесед. Вскоре берег вокруг нас покрывается рыбой всевозможных видов и размеров, но вся она бледная и слепая.
— То, что надо! — кричит Билл, забрасывая леску в реку. — Ты выиграл. — Он встает, хлопает меня по спине, потом исчезает в толпе позади меня, чтобы пуститься в пляс со своей юной, смеющейся сестрой и элегантно одетой, чопорной леди, которая в другой вселенной была бы Маргарет Кроу. — Идешь? — уже издалека зовет Билл.
— Сейчас, — бормочу я, одновременно пребывая во сне и находясь в поезде в реальном мире.
Я откидываюсь на спинку сиденья и глубже погружаюсь в сон, в котором вижу много знакомых лиц — Ховарда Кета, доктора Сайнса, Али. И возникшего, как Саваоф, обнимающего каждой рукой стриптизершу древнего, ухмыляющегося Фабио. Когда вечеринка уже в разгаре, я забрасываю леску далеко на середину реки и продолжаю удить, наслаждаясь прохладным бризом, запахом жареной рыбы и предвкушая наступление ночи с полными приключений рассказами и приятными воспоминаниями в компании любимых утраченных друзей.