Город Золотого Петушка. Сказки
Шрифт:
Генка добр и терпелив только с животными. С ребятами и взрослыми он груб и дерзок. Когда же ему влетает от матери или посторонних — а предлог для этого есть всегда, так как Генка проказлив и нечист на руку, — то он долго и противно скулит. Как собачонка. Делает он это на улице, у ворот или возле забора, для того чтобы прохожие видели и спрашивали его: «Кто тебя обидел, мальчик?» — потому что Генке нужно сочувствие людей…
Третий дом, в конце двора, — одноэтажный, с подвальным помещением. Там живет овчарка по кличке Индус, как у пограничника Ивана Разумного. Конечно, в доме живут и люди, но Индус — самый заметный и громкий жилец.
В подвальном помещении этого дома водятся огромные крысы, серые, наглые, с красными глазами. Однажды они напали на маленькую дочку рыжего жильца Андосова и обкусали ей лицо, и тогда рыжий Андосов переехал на другую квартиру, которую дал ему горсовет, потому что «теперь не царское время, чтобы трудящийся человек в подвалах жил!» — как сказал Андосов уезжая. Теперь в подвале никто не живет. А крысы остались. Если зайти в подвал и тихонько постоять, слышно, как крысы шуршат хвостами. Может быть, это и не крысы и не шуршат, но так говорит Мишка, а он человек серьезный…
Во дворе живут также Шофер, Кондитер, Ротационер (есть такая печатная машина — ротация!), Уборщица, Заведующая детским садом. Все они бездетные, и потому ребята старого двора только отмечают их существование, но мало интересуются ими, хотя Шофер, конечно, заслуживает внимания, и, когда он приезжает во двор на своем грузовике, он становится заметным лицом, даже заметнее Индуса, потому что Индус боится грузовика, хотя Шурик и утверждает с жаром, что Индус никого и ничего не боится.
Перед домами раскинулся сад: березы, и тополи, и куст черемухи, которая никак не может расцвести, хотя она и набирает каждую весну великое множество почек. Ее растаскивают по квартирам, прежде чем кто-нибудь успеет увидеть на ней цветы.
Березы выдерживают все ребячьи набеги, все пробы перочинных ножей, все гвозди, которые в них вбивают. Они пускают зеленые листочки на сломанных и поникших ветках, темными наростами покрывают все порезы на своей белой коре, и заставляют ржаветь и преждевременно переламываться вбитые гвозди. С каждым годом они становятся все красивее и выше. И ветер тащит в комнаты летом и осенью семена березовых сережек, похожие на крылатую птичку, и увитые легкими белыми нитями семена тополя. И листва деревьев приятно шумит в высоте над старым двором, и летом, в палящую жару, кроны тополей и берез бросают на истоптанную землю прохладную милую тень. Они дают эту тень и вредной Наташке, и медлительному Мишке, и доброй Леночке, и пакостнику Генке, и балерине Ирочке, и тихому читателю Шурику, и молчаливой Зойке, и шумному Индусу с высунутым на одну сторону длиннющим языком. Игорь тоже любит приходить сюда, хотя двор его нового дома обширнее и там есть качели, волейбольная площадка и великое множество ребят из всех сорока пяти квартир…
Первые шаги в своей жизни Игорь сделал на старом дворе. Первая игрушка, которая привлекла его внимание, попалась ему на глаза в этом доме. Первым его домом был этот дом с гостеприимной лестницей, словно говорившей всем: «Добро пожаловать, товарищи!»
Игорь родился в этом доме.
И, когда он слышит слово «родина», ему всегда представляется старый дом и ребята, что веселым кольцом окружили его, когда одной весной он впервые зашагал на своих ногах по доброй лестнице. Ему навсегда запомнился и этот яркий солнечный день, и веселые рожицы ребят, что были чуть-чуть постарше его, — это были лица его друзей…
4
Они окружили Игоря шумной стайкой.
— Ты почему долго не приходил? — спросил Мишка, улыбаясь во весь рот.
Ну и улыбка была у Мишки! Глаза его прищуривались, скрываясь в веках и весело поблескивая из узеньких щелочек, губы растягивались до ушей — нельзя было не улыбнуться, видя улыбающегося Мишку. Он обрадовался Игорю и, чтобы выразить эту радость, толкнул Игоря так, что тот едва удержался на ногах. Игорь, в свою очередь, толкнул Мишку, но нельзя сказать, чтобы Мишка почувствовал этот толчок, — он очень крепко стоял на своих толстых, больших ногах.
— Ну, ты, не задавайся! — сказал он добродушно.
— А вот задается, задается! — тотчас же подхватила вредная Наташка. — Он теперь к нам и не ходит! В том доме начальники живут! — сказала она, кивая в сторону главной улицы. — Там все мальчишки задаются! Мы с Ленкой пошли туда — так нас в подъезде какие-то встретили, не пустили, сказали — пачки дадут, если еще придем!
— Ну уж! — с сомнением сказал Игорь. — Кто же это?
— Не знаю, кто! — отозвалась Наташка и с жаром прибавила: — Мы теперь ну ни за что к тебе не пойдем! Очень нам нужно пачки получать! Правда, Ленка?
Леночка не промолвила ни да, ни нет, но промолчала также и о том, что дело было по-другому. Никто не грозился им, а только Наташка увидела в подъезде чужих ребят, которые играли в ножички, и бросилась бежать, закричав: «Ленка, бежим, а то мальчишки нам пачки дадут!» А мальчишки, будучи очень заняты своим важным делом, даже и не взглянули на них. Может быть, мальчишки были и не с этого двора. Они бросали ножички возле самого подъезда, а кто из своих станет на глазах у взрослых заниматься этим делом, когда известно, что взрослые видеть не могут эту игру, как будто сами никогда в нее не играли!
Однако Леночка промолчала, и Игорь почувствовал себя неловко. Вот тебе и новый двор! Выходит, старым друзьям туда дорога заказана? «Ну, узнаю, — подумал Игорь, — кто это у нас девчонок гоняет, мало не будет!» И в самом деле он был возмущен — разве можно к девчонкам привязываться. Мальчишки — другое дело: между многими дворами было глухое соперничество, неизвестно из-за чего возникшее и неизвестно почему державшееся. Выражалось оно в неизменной форме: «Ты чего в наш двор пришел? Своего нету, да? А ну иди отсюда, а то!..» Что такое «а то!..» — было ясно во всех концах города и обозначало одно и то же: «Бить будем!»
Мишка нахмурился и, с недоверием глядя на Наташку, буркнул:
— Вечно она выдумывает… Ну, чего это ребята вам будут пачки давать?
— А вот и будут! А вот и будут! — с глубоким убеждением в своей правоте закричала Наташка. — Вот хочешь, сейчас опять пойду туда одна! И будут мне пачки! Будут!
Она даже сделала несколько шагов в сторону ворот, но тут мысли ее приняли другое направление, и она напустилась на брата:
— А ты за меня никогда не заступаешься! Меня чужие мальчишки бьют, а ты и пальчиком не пошевельнешь… Это хорошо, да? Хорошо?