Город Звёзд
Шрифт:
Справившись, ребята уселись на старой почерневшей лавке, близ дома Мани. Рядом расположились бабы, перебиравшие почерневшие грибы, выискивая те, что еще были съедобны. Сезон кончался, и поиск еды скоро сильно осложнится. Мужики носили хворост и дровишки от избы к избе. Ванька-гончар, творивший из глины самые причудливые вещи, полезные и не очень, добавлял последние штрихи к своему новому творению: обычную соломенную крышу терема старосты он менял на обожженную черепицу. Теперь дом стал похож на огромного карася. Кто-то пыхтел, неся деревянные ящики, полные репы, лебеды и чеснока в свои хаты. Где-то раздавался
– Наверняка делает новые гвозди для дядюшки Хасана, – прочла мысли Ярика девочка. – Тот собрался построить новую избу, а Ваня сделает там печь, и будет у нас новая баня!
– Было бы здорово, – безрадостно ответил мальчик, грустно вглядываясь в закат. – Старая баня сгорела, а мыться в корыте на улице уж больно зябко становится. Уж лучше вшей терпеть.
– Да… – болтала ножками Маня, – Лучше вши, чем холодная гузка!
– Вон старый Оглоб вообще не моется, даже когда банька была. Отец говорит, мол, у него вши с блохами скоро войну начнут друг с другом, за самые вкусные места! – грубым голосом передразнил отца Ярик.
Маня занялась звонким смехом. Мальчик положил руку на лоб Вьюнку, лежавшему под ногами. Пес замолотил хвостом и подставил для ласки свой живот.
– Ты завтра снова на охоту, Ярик? Давай без сусликов только! Они может и милые, но на вкус крысы крысами!
Мальчик поднял взгляд и посмотрел на подругу:
– Я не знаю. Отец сам говорит мне, что делать и кого ловить на этот раз. Может быть, завтра будем заниматься, я ведь учусь всяким премудростям у него. Вон даже умею теперь писать на старо… – он прищурился, вспоминая слово, – На старородском!
– Ай, удивил, я на нем уже давным-давно научилась, – похвасталась Маня, – Бабуля у меня мудрая, хоть и ходит под себя. Зато много чего знает! И меня учит.
Они посидели какое-то время, рассуждая о новых выкрутасах Твердоголового Хакима и россказнях старика Оглоба, пока нос Маньки совсем не покраснел от холода.
– Ярослав! – разнесся над домами громкий бас.
– Ох! Отец зовет, пошли Вьюнок. Увидимся завтра, Мань! – дернув девочку за косичку на прощание, Ярик побежал к дому.
– Дурак! – отозвалась та и показала ему вслед язык.
Отца, в маленькой импровизированной кузнице, укрытой навесом от дождя, не оказалось. Ярик застал лишь остывающий горн, из которого холодный вечер вытягивал последнее тепло. Шкафы с инструментами были закрыты. Вьюнок без лишних напоминаний забрался в свою конуру под лестницей, и затаился в ожидании ужина.
Мальчик поднялся внутрь избы. Отец сидел возле печи, подкидывая к прогоревшим углям свежих дров. Обстановка в доме была предельна проста. Помимо печи, имелись стол и пара лавок возле него, нищая лавка, загроможденная какими-то ящиками, да красный угол с маленьким идолом Бога солнца Лема. Главным украшением комнаты выступал меч в кожаных ножнах, расположенный возле окна на стене. Его рукоять из черной кожи венчал украшенный узором серебристого цвета и большим красным камнем эфес. На столе стояла сальная свеча, отгонявшая своим неровным светом вечернюю тьму.
Отец, не поворачивая головы в сторону сына, сухо спросил:
– Как охота?
– Поймал дрофу, немногим меньше пуда весом, – понуро ответил мальчик.
– Хорошо. Хватит надолго, – он отряхнул руки от древесной пыли. – Куда попал?
Ярик стоял, опустив голову, не решаясь сделать шага вглубь дома.
– Чуть ниже шеи, – ответил он, потирая замерзшие ладошки.
Отец посмотрел на сына. От света огня из печи, в острых чертах лица и многочисленных морщинах залегли глубокие тени. Легкая седина на висках придавала ему вид мудрого, но грозного старца. Темным взглядом он какое-то время сверлил мальчика, после чего сказал:
– Вижу, ты делаешь успехи. Накорми пса. Соседка Ольга угостила нас горшком с чечевицей и кроликом, принеси все, поедим, – он кивнул в сторону печи и вышел из дома.
Ярик юркнул вслед за ним в сени, сполоснулся в бочке с водой и стянул с полок пару луковиц и баночку с толченым хреном, после набрал кувшин из другой, заполненной дикой вишней и водой бочки. Бросив псу останки вчерашнего ужина, он поспешил снять с печи горшок с кашей и поставить на стол. Только сейчас он осознал, что жутко голоден. Отец вернулся, держа в руках изрядно зачерствевшую лепешку. Свежий хлеб сейчас пекли редко, да и печи, пригодные для этого, были далеко не в каждом доме. Дрова шли только на обогрев.
Трапеза проходила молча. Ярик ел, уткнувшись в тарелку. Отец, не отрывая орлиного взгляда от огня свечи, жевал долгими и мощными движениями челюсти. На скулах играли желваки. Он всегда был таким. Хотя те, кто знал его подольше, говорили, что раньше Трора наполняли только доброе настроение и тяга к общению. На вечерних посиделках долгими летними вечерами или во время зимних обрядов, он был душой компании, постоянно рассказывал истории о чужих землях и много шутил. Но потом с матерью случилось что-то ужасное, что именно Ярик и сам не знал, но произошло это почти сразу после его рождения. Ее не стало. С тех пор отец зачерствел как лепешка, которую он сейчас жевал. Сердце превратилось в камень. И огонь свечи освещал в его глазах нечто хищническое, будто его терзали доставляющие боль воспоминания.
Ярик не понимал, чем заслужил такое отношение со стороны отца. Он прилежно учился мудростям, которые тот преподавал ему. Из кожи вон лез, пытаясь заслужить его одобрение. А в ответ получал нечто сухое и отстраненное, вроде: «Вижу, ты делаешь успехи». Да и разговаривали они только по вечерам. Примерно также как сегодня. Поэтому Ярик искал утешения в дружбе с Манькой. Хотя в основном, дни напролет, он одиноко скитался по степям, выискивая животных и птиц. Единственной его компанией был непоседливый Вьюнок.
Ночь затопила улочки хутора. И даже луны не взошли над бежавшими сюда облаками, чтобы осветить кромешную тьму. Холод крепчал, проникая внутрь изб через соломенные крыши и слюдяные окна. И то был не сырой и промозглый осенний холод. Он становился пронзительно морозным и по-зимнему обжигающим. Куры молчали, слушая порывы воющего ветра. Вьюнок забился поглубже под лестницу и свернулся калачиком, укрыв нос пушистым хвостом. Многие дома уже уснули, погасив свои огни.
Вот и Ярик собирался лечь спать, на печи, и уже облачился в длинную ночную рубаху. Лук с колчаном висели на стене подле дверей и ждали завтрашней вылазки в степи. Отец все также сидел за столом, предаваясь в свете увядающей свечи своим мыслям.