Город. Сборник рассказов и повестей
Шрифт:
– А мы пока разберем припасы, – сказала одна женщина. – Ты захватил свою корзину, Дженкинс?
– Захватил, – ответил Дженкинс. – Она у Эстер. Я дал ей подержать на время игры.
– Чудесно, – отозвалась женщина. – Не было года, чтобы ты нас чем-нибудь не удивил.
«И в этом году удивлю, еще как удивлю, – сказал себе Дженкинс. – Вас поразят пакетики с ярлычками, в каждом пакетике – семена.
Да, нам понадобятся семена. Они понадобятся, чтобы вновь появились сады, вновь зеленели поля, чтобы люди вновь растили урожай. Нам понадобятся
Постепенно он стал примечать еще кое-какие отличия. Другой наклон дерева на краю поляны. Новый изгиб реки в долине внизу.
Дженкинс сидел на солнце, прислушиваясь к возгласам мужчин и подростков, которые испытывали луки и стрелы, слушая болтовню женщин, которые расстелили скатерть и теперь раскладывали еду.
«Скоро придется сказать им, – думал он. – Придется предупредить, чтобы не очень налегали на еду – не уписывали все в один присест. Эти припасы нужны нам, чтобы перебиться день-два, пока мы не накопаем корней, не наловим рыбы, не соберем плодов.
Да, сейчас придется созвать их и сообщить, что произошло. Объяснить, что отныне они могут полагаться только на свои собственные силы. Объяснить почему. Объяснить, чтобы брались за дело и действовали по своему разумению. Потому что здесь их окружает девственный мир.
Предупредить их насчет гоблинов.
Впрочем, это не самое важное. Человек знает способ – жестокий способ. Способ одолеть любого, кто станет на его пути».
Дженкинс вздохнул.
– Господи, помоги гоблинам, – произнес он.
Комментарий к восьмому преданию
Существует подозрение, что восьмое, заключительное, предание – фальсификация, что оно не входило в древний цикл; перед нами позднее сочинение, состряпанное сказителем, жаждавшим публичной похвалы.
Композиция не вызывает особых возражений, но слог заметно уступает словесному мастерству других преданий.
Кроме того, бросается в глаза литературная конструкция. Очень уж ловко организован материал, слишком плавно совмещены здесь контуры, сходятся сюжетные линии предыдущих частей цикла.
А между тем если ни в одном из остальных преданий нет ничего похожего на историческую подоплеку, если в них явно преобладает мифическое начало, то восьмое предание зиждется на исторической основе.
Досконально известно, что один из закрытых миров закрыт потому, что он принадлежит муравьям. Он является муравьиным миром, причем стал таким еще в незапамятные времена.
Нет никаких данных о том, что мир муравьев был исконной родиной Псов, но и обратное не доказано. Тот факт, что до сих пор науке не удалось обнаружить какой-либо иной мир, который мог считаться родиной Псов, как будто указывает на то, что мир муравьев, возможно, и есть так называемая Земля.
Если это так, придется, видимо, оставить все надежды на обнаружение новых данных о происхождении цикла, ведь только в первом мире Псов можно было бы найти остатки материальной культуры,
VIII. Простой способ
Енот Арчи, маленький беглец, припал к земле, стараясь поймать одну из снующих в траве крохотных тварей. Его робот Руфес обратился к нему, но енот был слишком занят и не отозвался.
Хомер сделал нечто такое, чего до него не делал ни один пес. Он пересек реку и затрусил к лагерю диких роботов, борясь со страхом: ведь невозможно было предугадать, как с ним поступят дикие роботы, когда обернутся и увидят его. Но то, что его беспокоило, перевесило страх, и он побежал быстрей.
В недрах уединенного муравейника муравьи мечтали и рассчитывали, как овладеть миром, недоступным их разумению. И наступали на этот мир с надеждой на успех и с верой в дело, недоступное разумению ни псов, ни роботов, ни людей.
В Женеве Джон Вебстер округлил десятое тысячелетие своего забытья и продолжал спать, лежа без движения. На бульваре блуждающий ветерок тормошил листву, но этого никто не слышал и никто не видел.
Дженкинс мерил шагами склон, не глядя ни налево, ни направо, потому что с обеих сторон были вещи, которые ему не хотелось видеть. Дерево, стоящее на том же месте, где в другом мире стояло другое дерево. Откос, запечатлевшийся в его мозгу с миллиардом шагов через десять тысячелетий.
И если хорошенько вслушаться, можно было услышать отдающийся в веках хохоток – сардонический хохоток человека по имени Джо.
Арчи поймал одну снующую тварь и крепко зажал ее в лапе. Осторожно поднял лапу и разжал ее: вот она, исступленно мечется, норовит убежать.
– Арчи, – сказал Руфес, – ты меня не слушаешь.
Снующая тварь нырнула в мех Арчи и устремилась вверх по лапе.
– Похоже на блоху. – Арчи сел и почесал себе брюхо. – Новый род блох. Вот было бы некстати. Они и старые-то осточертели.
– Ты не слушаешь, – повторил Руфес.
– Я занят, – отозвался Арчи. – Вся трава кишит этими тварями. Мне надо выяснить, что это такое.
– Я ухожу от тебя, Арчи.
– Что?..
– Ухожу от тебя. Пойду к Зданию.
– Ты рехнулся! – вспылил Арчи. – Ты не можешь меня бросить. Ты какой-то психованный с тех самых пор, как шлепнулся на муравейник…
– Меня позвал Голос, – сказал Руфес. – Я не могу не пойти.
– Я тебя берег, – умоляюще продолжал енот. – Никогда не перегружал работой. Обращался с тобой как с товарищем, а не как с роботом. Так, как будто ты зверь.
Руфес упрямо мотал головой:
– И не пробуй меня удержать. Все равно я не могу остаться, что бы ты ни делал. Меня позвал Голос, и я не могу не пойти.