Города Беларуси в некоторых интересных исторических сведениях. Витебщина
Шрифт:
Сначала я решил, что в Видзах два еврейских кладбища. Оказалось же, что просто новое кладбище перебралось на другой пригорок, потому что на старом уже не находилось места, где хоронить.
Скопление камней, «смотревших» в одну сторону, заставляло думать что это не глыбы, а целый народ — тысячу, десятки тысяч окаменевших, но все еще способных мыслить и чувствовать людей…
Конечно, не камни вызывали у меня любопытство — но быт, нравы, культура, само появление евреев на Беларуси и их исчезновение отсюда. Я представлял все это себе чудесным явлением, о котором мало что известно, но которое с лихвой выряжено в байки и преувеличения. Из огромной кучи россказней мне надлежало выбрать песчинки истины, чтобы хоть с какой-то достоверностью рассказать об этом народе, ибо настоящей правды здесь о нем
Местные всегда имеют что сообщить о евреях… «Ленты на руку и лоб накрутят, ходят задом и что-то горгочут. А если их прервут — начинают сначала.» «Иконы у них тоненькие, из жеребячьей кожечки. Поцелуют свой палец, коснуться такой иконы и начинают молиться.» «В судную ночь собирались в синагоге, обувь выставляли на входе. Утром, когда уходили, смотрели: чьей обуви нет — того хапун забрал.» В таких искаженных зарисовках было слишком злой иронии, хотя они тоже давали представление об обычаях евреев.
И все же куда весомее сообщения Арона Скира, автора книги о белорусских евреях. Вот несколько сведений из этой книги о еврейской субботе:
«Как бы ни был еврей подавлен нищетой, приготовление к субботе и сама суббота приносили ему блаженство.
В пятницу, к заходу солнца, в домах все было начищено, все умыты и одеты во все лучшее.
После ужина все шли с женами и старшими детьми в синагогу послушать раввина с его интересными притчами.
Утром в субботу в синагоге громко читается очередная глава Торы и соответствующая глава из Пророка с пояснениями раввина. Субботний обед завершается вкусным сладким кугалом. Затем субботний сон. После сна — чай с вареньем и печеньем.
В субботу все еврейские магазины и мастерские закрывались. Дух покоя опускался на город или местечко. Казалось, что и деревья, и дома, и птицы — все отдыхают.»
Чтобы понять условности характера и жизни евреев, следует иметь в виду, что этот народ не просто имел устоявшиеся традиции, но прежде всего неукоснительно соблюдал их. Мы можем сто раз хвалить советскую власть — но коль этой власти не дано соблюдать ее же собственные законы,
она бесперспективна… Священной традицией евреев, которую не мешало бы перенять и славянам, являлось почитание старших. Эта традиция внушалась с детства. При этом прививался целый комплекс правил и привычек: уступать место старшим, вставать при их приближении, уважать учителя больше, чем даже отца.
Такое же почитание воспитывалось и по отношению к книгам и, естественно, к религии.
Законы поведения тесно увязывались с законами самого кодекса, которого придерживались на судах совести в синагогах. А законы были суровыми: «Кто ударит отца своего или свою мать, того должно предать смерти»; «кто злословит отца своего или свою мать, того должно предать смерти»; «если обольстит кто девицу необрученую и преспит с нею, пусть даст ей вено и возьмет ее в жены» и т. д.
При Польше в Видзах было семь синагог (синагога портных, лавочников, сапожников и т. д.). Главная синагога находилась около мельницы на берегу Маруги. Она была из кирпича.
О видзовских евреях известно еще из царской грамоты. Местный кагал дважды в тридцатые годы XIX в. был награжден благодарственным свидетельством за помощь, которую он оказал русской армии. Помощь заключалась в поставке продовольствия и приготовлении пищи столовавшимся в Видзах войскам. Кагал был куда богаче других местных общин. В сфере его деятельности сосредоточена была подавляющая часть магазинов и торговых лавок, которые работали круглосуточно. Расторопность евреев привела к тому, что большая часть окрестного населения оказалась в зависимости у них. «Еврей легко давал взаймы, достаточно было доказать, что ты местный, — рассказывают старожилы. — Надо тебе хлеб — бери хлеб, надо костюм — бери костюм». У евреев были самые дешевые товары, а главное — евреи были доверчивы. Обманывать же людям не позволяла совесть. Этот расчет на совесть и делал видзовских евреев богаче своих сородичей из других мест. При Польше евреи имели в Видзах даже свой банк. С его помощью они осуществляли крупные сделки, позволявшие им снижать цены на товары и тем самым конкурировать в торговле с другими общинами, в частности с польской. Это экономическое соперничество выливалось в настоящее ненавистничество: один народ начинал роптать на другой.
Видзовское кладбище «помнит» немало невероятных случаев, связанных с этим ненавистничеством. Об одном таком случае я расскажу для того, чтобы показать картину отношений между тогдашними общинами…
Бедняки на евреев не обижались. Но тот, кто был побогаче и пытался расширить свое дело, в основном торговцы, были ими недовольны и порой выражали это недовольство… Как-то задрались в Видзах молодые парни — поляки и евреи. Настоящей причины скандала не было. Но когда между людьми висит меч, достаточно качнуть его и он начнет рубить налево и направо. Поругались — и разошлись. Но как раз в тот день хоронили одного еврея. Беднягу положили в саван, свезли на кладбище и закопали. И вот, когда наступила ночь, неугомонные «петухи» из противоборствующего лагеря пробрались на кладбище, достали из могилы покойника и, как он был, в белом саване, приторочили его к одной из пасшихся тут же неподалеку лошадей. А сами разбежались, думая, что устроили потеху… Почуяв ношу, растреноженный конь потихоньку поплелся в село. Рано утром, когда светало и легкий туман покрывал окрестные луга, видзовские пастухи, собиравшие стадо на конце одной из улиц, увидели необыкновенную картину: какой-то всадник, весь в белом, медленно приближался в их сторону. Голова его безжизненно болталась, словно была привязана. Чуя неладное, конь храпел и порой взбрыкивал, пытаясь освободиться от седока. Мужики и бабы — все, кто был свидетелем этого чуда, стали загонять коров обратно… Когда разобрались, случился скандал, с вызовом полиции и протестами всего местного населения…
При Польше еврейское кладбище в Видзах преобразилось — обрело цивилизованный вид. Могильные камни стали устанавливать строго по линии и рядами. Между памятниками в длинных «коридорах» посыпали дорожки. Да и сами памятники стали делать выше и добротней.
В войну немцы устроили в Видзах гетто. Евреев здесь расстреливали воины литовского гарнизона. Увозили группами. Расстреливали на болоте, недалеко от местечка. Евреи сами копали себе могилу. На смерть шли без ропота, с какой-то фатальной уверенностью в неизбежности своей судьбы. Сколько полегло их там, на болоте, если до войны они составляли почти треть всего населения Видзов!
Теперь в Видзах евреев нет. Уж коль этот народ не понимали и считали странным, когда он множился тут, то что говорить теперь, — он оставил по себе одни загадки. А потому, явившись сюда, на кладбище в Видзах, и увидев эти могильные камни, помимо воли задаешься вопросом: а был ли он здесь вообще, этот народ?.. Он ушел отсюда, как уходит вода из высыхающего ручья, неожиданно и, кажется, навсегда.
При Польше в Видзах было три мельницы. Причем все три работали круглосуточно. Выгодность мукомольного дела, когда деньги можно было делать, что называется, «из воздуха», заставляла предпринимателей вкладывать в него средства.
Владельцем чудом сохранившейся до наших дней одной из тех трех мельниц был богатый еврей по имени Гершка Гусман. Он построил ее в тридцатые годы, перед войной. Дело оказалось настолько выгодным, что окупилось за пару лет.
Про хозяина этой мельницы рассказывают следующее. В войну, когда местных евреев согнали в гетто, Гершка скрывался где-то на хуторе. Его щедрые посулы были весомее угроз о наказании за укрывательство. Так Гершка перекантовался всю войну. В сорок четвертом он опять появился в Видзах. Нанял работников и возобновил дело. Но власти не позволили ему работать так же свободно, как при поляках. Бесхозяйственная, а потому и бесперспективная новая власть обложила Гершку такими налогами, что бедняга начал работать на нее, а не на себя. Через два года он продал дом — и покинул Видзы. Говорили, что уехал в Америку. Как бы там ни было, но однажды, в семидесятые годы, из Америки прибыл его сын. Мельница к тому времени уже не работала. Крыша ее завалилась, а механизмы заржавели. Гость завел было разговор о восстановлении мельницы — но скоро поступил так же, как когда-то отец: плюнул и уехал. Он понял, что коммунисты не дадут заработать. Кажется, он приезжал в Видзы по просьбе отца, которому, видно, не давали покоя воспоминания о былом деловом успехе…