Города слышат море
Шрифт:
Ты приезжаешь на остров серой тенью столичных улиц, почти бесплотным облаком усталости и равнодушия. Молча ложишься на прибрежный камень и даешь волнам и ветру унести тебя далеко-далеко. Так происходит встреча. На второй день ты уже розовый пупс, прокаленный солнцем, по венам растекается сок помидоров и оливковое масло. На пятый день сквозь тебя начинают прорастать заросли олеандра и мирта. И вот через семь дней ты – львиная голова, выбитая на старинной стене или на монете, плоский лик с оскалом не от злобы, но от полноты жизни, в твоей гриве запутались розовые цветки, и ты уже, собственно,
***
У нас здесь все еще ноябрь.
С тех пор, как наш город погрузился в туман, мне стало странно в нем жить. Не могу привыкнуть к тому, что мир вокруг стал зыбким, нечетким. Идешь по дороге, и возле тебя проясняются серые многоэтажные громады, на трассе из мглы вырисовываются слоновьи хребты грузовиков, плотный воздух тут и там разодран, и из него выглядывают красные огни светофоров, будто глаза затаившихся хищников.
В тумане все становятся одинокими. Этакие ежики с узелками за плечом. Ходят медленно и будто немного сонно, одичавшие, усталые от скитаний. Туман пробирается внутрь, и в глазах прохожих отражается белесая пелена. Бесплотный морок окутывает ноги, и шаги становятся ватными.
В это время очень легко ошибиться, поэтому на всякий случай на улице лучше не узнавать никого. У идущего мимо может быть знакомое лицо, но не окликай его, ведь он может обернуться, и если ты увидишь, как это лицо искажается, как сквозь знакомые черты проступает страшное, стылое, одинокое, чужое – этого ты никогда не сможешь забыть.
Ноябрь – это агония осени. Это сила без вектора, дорога без направления, путь без видимости. В это время с людьми происходят самые необычные встречи, очень важные, но совершенно безысходные. Потому что ноябрь – это время, когда никого на самом деле и нет. Ни тебя, ни меня. Как дорога обрывается в тумане – она вроде есть, но идти по ней нельзя – так и мы в последние дни осени обрываемся, тонем, теряемся где-то между мирами.
Чуть позже мы оживем, в декабре, с первым снегом, просветлеем и вернемся сюда. И с удивлением обнаружим, что несколько наших дней затерялись где-то в ноябрьском тумане и лучше их не искать.
***
Зато в ноябре вместе с отчаянием внутри оживает самая страшная и потрясающая сила – это "хочу", пришедшее откуда-то из глубины. Не рациональное и убедительное "хочу", возникшее из планов, принципов, воспитания, жизненных представлений, а то самое, всепроникающее, жгучее, хаотичное, удивительно уверенное "хочу", которое появляется как волна из моря, бесповоротно и неукротимо.
Когда это случается, весь мир поворачивается к тебе, выкладывает перед тобой самые удачные и нужные карты, и все происходящие события создают дорогу к желаемому. Потому что иначе и быть не может.
***
Так однажды в ноябре я встретилась с Парижем.
Огромнейший аэропорт Шарль-де-Голль – как страна чудес Алисы: едущие в разных направлениях транспортные ленты и много удивительных бегущих человечков. Объединив свои усилия с дружелюбным мексиканцем Оскаром (он от растерянности начал со мной говорить по-испански, а я от испуга вспомнила, что знаю испанский), мы нашли знаменитый парижский поезд RER и отправились в столицу.
А дальше все случилось очень быстро. Я села в такси, и через полминуты на меня из-за угла без предупреждения выскочила Эйфелева Башня во всей ночной красе. Мы проехали под ней. Париж начался.
Дальше был отель, узкий коридор, крошечная комната с мансардным окном, а за окном светился и дышал этот город, и это было незабываемо. Я сидела у окна и не могла насмотреться на огоньки, наслушаться звуков, надышаться воздухом – он был теплый и в нем носился какой-то пьяный счастливый ветер.
***
Следы мои не потерялись. Наутро началась череда бесконечных стремительных дней. Через пару дней я потеряла счет времени, так что воспоминания мои теперь похожи на мозаику Нотр-Дама.
Хорошо, что в Париже есть моя Женька. Она уже совсем парижанка, и все же «подданная русская». Мы встретились на окраине Елисейских полей у гигантской конфеты. В тот вечер французское настроение для нас создавали Луковый суп (т9 написал лукавый, мне так даже больше нравится) и Красное Вино. А так же мысли об открытом и оставленном мною в номере без холодильника Камамбере. Как сказали, в номер теперь лучше не возвращаться.
Дальше я как зачарованная ходила по Парижу. Это были дни с вечностью посередине. Город пах ванилью и черной смородиной. Если бы этот город можно было передать в ощущениях, то он был бы теплым лилово-золотым ветром.
Сад Люксембурга рядом с площадью Сорбонны – чайки, дети, модели корабликов в фонтане, солнечный дождь, стулья, старики и влюбленные, влюбленные старики… Золотой шар на воде в саду Тюильри. Окрестности Лувра, напоминающие мой любимый Питер. Монмартр с его вечным летом, хрупкой серебристой базиликой Сакре-Кер и шоколадными лавочками.
В Нотр-Даме я провела целый день – уйти оттуда очень трудно, готика зовет и завораживает. Целая история в его стенах, и люди со всего мира приезжают сюда не зря. Под грубыми каменными сводами, кажется, сохранились все прошедшие столетия, застыли в камнях, в трещинах, в колоннах. Лучи солнца тянутся через весь собор, проходя через цветные огромные окна, падают на лица туристов, на скамейки, на пол… Люди, приехавшие из разных уголков мира, смотрят с широко раскрытыми глазами, бродят, трогают растрескавшиеся стены, жмурятся от цветных лучей. Всё такое старинное, такое незыблемое и живое одновременно. Оно сильное, оно дышит, оно светится.
Через несколько лет здесь случится пожар. Он еще раз напомнит о том, что ничто не вечно. И я буду очень горевать о том, чего больше не будет, и надеяться, что будет иное.
Нотр-Дам, живи. Je sui le Chemin…
***
Люди Парижа – это особая история. Общая манера держаться, доброжелательность и мягкая твердость собственных границ – особенно касается французского языка – вызывают большое уважение. Атмосфера "общежития", чувство общего пространства и общих правил. «Снобизма по отношению к англоговорящим» я не встретила. Спросишь – расскажут, отведут, узнают, помогут чем смогут – но говорить при этом будут на французском, это и есть соблюдение своих границ. Кстати, есть у меня этой отзывчивости еще одно простое объяснение – за семь дней в Париже я не встретила ни одного коренного парижанина.