Городская фэнтези 2010
Шрифт:
— Вполне, — серьезно кивнул Клен, — потому что наш сон — не воспоминание, а часть жизни. А ты, оказывается, был умелым колдуном, парень! Знаешь, кого сломал? Самого Пьяницу! Чертов выродок сгубил душ тридцать и так мастерски таился, что мы отчаялись его выследить. На том представлении никого из наших не было, мы в догадках терялись — кто это сделал? Теперь я знаю — ты.
— Не понимаю, как у меня получилось, — словно жалуясь, сказал я. — Точно само собой…
— И понимать нечего, — Клен отмахнулся, — к тебе вернулось искусство.
— Но… ты веришь, что поджог устроил не я?
— Не знаю. — Остановившись, Клен заставил остановиться и меня; мы оказались лицом к лицу. — Пока ясно одно: ты показал свою силу рядом с тем местом, которое потом стало пепелищем. Я знаю день, когда сдох Пьяница; между ним и пожаром — чуть меньше двух месяцев. За два месяца могло случиться все, что угодно, — даже предательство…
— И я должен доказать обратное?
— Да, именно так. Больше некому.
Некоторое время мы шли вместе, спускаясь по овражной дороге в долину.
— Это здесь?.. — почти уверенный, я окинул глазами простор, затянутый вуалью тумана или…
…или дыма.
— Верно; вспомни мою схему.
Из дымки проступали темные силуэты домов, неровные купы деревьев — как будто отступал потоп, обнажая залитое прежде водой. Клен замедлил шаги:
— Сюда я не могу. Почувствуй этот дым…
Я вдохнул глубже — с опаской, чтобы не втянуть в себя лишнего, — и понял, почему Клен не может войти в эту часть сна. Это была смерть, разлитая в воздухе. Долина была наполнена смертью, как чаша; предупредительная дымка не исчезала — лишь всасывалась в окоченевший грунт, приоткрывая мне — и только мне — остановившуюся картину прошлого.
Наверное, во мне проснулось очень многое из того, чем я владел раньше, иначе я бы не осмелился ступить на землю, где даже время умерло. То, что здесь обитает, не принадлежит больше времени — это как клочья газет без дат или вещи, в темноте кажущиеся не тем, что они есть на самом деле.
Не дать обмануть себя, правильно понять увиденное — вот вторая заповедь дерзкого, входящего в потусторонний мир.
А первая — не бояться. Трус обречен. Заживо переживая смертные муки, он останется живым в царстве мертвых без надежды уйти.
Странно: приближаясь к мостику через ту крохотную речушку, я думал о рыжей девчонке, которую чуть не заел Пьяница, — кто она? Как оказалась в обществе трех белоликих кукол, танцующих любовь без страсти?..
— Без имени, — не спросил, а равнодушно встретил меня бесплотный голос у моста. Я даже не стал искать взглядом говорящего — чутье подсказывало, что у него нет ни лица, ни тела.
— Угольщик, — вырвалось первое, что пришло на ум; похоже, новое имя понравилось здешней силе, и я понял, что вход разрешен.
Речушка делала изгиб выше моста (удивительно — вода не утратила способности течь) и вверх по течению разделяла жилой и сгоревший берега; я шел там, где росли деревья и стояли уютные коттеджи; глаза цветов за решетками оград были сомкнуты в вечном сне — ни ветерка, ни звука, ни движения вокруг. Впрочем, пройдя вдоль строя загородок, я заметил, как кто-то поднялся, разогнувшись от земли, — над аккуратной шеренгой кустов белым шаром проплыла коротко остриженная седая голова в очках, с мясистым загривком; подойдя ближе, я увидел рослого, грузного мужчину в синем комбинезоне, с большими садовыми ножницами в руках. Он строго и недоверчиво оглядывал меня сквозь линзы.
— Мое почтение. — Как младший, я приветствовал его первым, слегка кивнув.
— Очень приятно. — Он едва заметно качнул головой, а ножницы в его руках хищно повели браншами. — Юноша, не поленитесь ответить на один простой вопрос: как вы оказались в нашем районе?..
Подвох был очевиден, но я не собирался раскрываться перед этим пузаном, как ребенок. Если он тут спокойно садовничает — это неспроста; обычный человек не способен на такое…
— Я сплю и вижу вас во сне, — ответил я рассеянно.
Очкастый садовник смягчился, хотя глаза его остались жесткими.
— Ну что ж, пожалуйста. Но я считаю своим долгом предостеречь: это плохой сон. Я бы даже сказал — кошмарный. Некоторые случайные посетители так и не проснулись отсюда… Просыпайтесь скорей — искренне вам желаю, юноша!
— Нет, не хочу. — Я покачал головой и огляделся. — Тут так интересно!..
— Может быть, вам помочь? — Он поднял и с намеком раскрыл пошире ножницы.
— Спасибо, не надо — я еще посмотрю… А вам тут как — не жутко?
— Видите ли, — он оперся локтями о верх ограды, держа ножницы нацеленными остриями на меня, — годы не только старят тело, но изменяют сны. Прежде мне снились девушки, всякие приключения, а теперь — только мой сад, притом в скверную погоду… Но — надо примиряться с реальностью, принимать все таким, как оно есть, и, видя кошмары, учиться находить в них прелесть. Вы мне симпатичны, юноша, — если снова уснете сюда и застанете меня, то заходите без церемоний. Честно сказать, мне нравится ваш интерес к ужасным снам и ваше хладнокровие.
«Ложь, ложь, — мерцало в потайном углу сознания, — и тем хуже ложь, что ложь наполовину! Он и врет, и не врет сразу; он почему-то любит этот сон и всякий раз возвращается сюда — зачем? Что он тут стережет? Почему наполнил сон затмением смерти?..»
— За речкой, — показал он ножницами, — найдете много забавного. Вы ведь любитель сильных ощущений, не так ли? Вас привлекает мороз по коже?
— Я… очень признателен! — Взгляд, брошенный в направлении ножниц, упал на какие-то руины, теряющиеся в густой дымке. — Сейчас же и схожу.