Городская фэнтези 2010
Шрифт:
— Не надо! — отчаянно вскрикнула девушка.
Пару мгновений старик смотрел рыжему в глаза. Нет, раскаяния в них не было — только страх. Слишком мало от человека и в избытке — от двуногого зверя.
— Пошел вон! — тихо, но внятно сказал пенсионер. И убрал трость.
Крепыш быстро отполз вбок. Лишь оказавшись достаточно далеко, вскочил и бросился к выходу с кладбища. Девушка, прихватив бутыль с остатками пива и рыбу, метнулась за ним. Хромающий Толян, едва поспевая, ковылял следом.
Уже у самых ворот рыжий обернулся и погрозил кулаком:
—
Старик печально улыбнулся.
Они не были врагами, эти трое. Их не забросили в город с диверсионной целью. Они тут выросли. И все-таки они были чужими — почти как марсиане — для древнего кладбища, для собственных предков, когда-то нашедших покой в этой земле…
Ладонь пенсионера смахнула пыль с могильного обелиска:
— Вот такая жизнь, генерал…
Он опустился рядом на траву. И долго сидел с закрытыми глазами. Со стороны могло показаться, что он спит, — если бы не пальцы, крепко сжатые на рукояти трости.
Чирикали воробьи. Проходили минуты…
Старик беспокойно шевельнулся. Глянул на обелиск, качнул головой:
— Мы проиграли.
Как объяснить это тому, кто лежит под могильной плитой?
Огромная страна рассыпалась, будто взорванная изнутри. Вопреки логике, вопреки истории… Враг был силен, но почему мы оказались такими слабыми?
— Мы проиграли, — повторил Шадрин.
Ничего не осталось. Ничего, кроме памяти…
И отмеренная ему жизнь близка к закату. После смерти Лены все утратило смысл… Зиму он проболел. А сегодня… ему едва хватило скорости, чтобы уделать двоих сопляков.
Юрий Павлович Шадрин — теперь тоже часть прошлого. Что надо от него тому, чьи кости давно тлеют в земле?
— Зря ты меня позвал, генерал, — вздохнул Шадрин. — Моя война кончилась…
Ветер зашелестел в кронах деревьев. Где-то тревожно крикнула птица.
Юрий Павлович посмотрел вверх и увидел, как серые клочья облаков свиваются в воронку — прямо над его головой.
Запахло озоном. Потемнело — будто наступили сумерки. Но там, вверху, иногда проскакивали искры…
Шадрин встал, опираясь на трость.
— Зачем?..
Ответа не было. Только ветер усиливался, раскачивая деревья. Воздух тяжелел, наливаясь влагой.
Старик закрыл глаза. Его ладонь легла на обелиск.
Полыхнула молния. И тут же ударил гром. Налетел шквал. Поднял и закружил мусор, прошлогодние листья…
Близкое, свинцовое, тяжкое небо потянулось к земле туманными языками. Плотный кокон смерча охватил фигуру Шадрина. Вспыхнул изнутри ослепительным светом.
Все ярче и ярче…
Несколько мгновений никого не было видно — будто человек бесследно растворился в огненном водовороте. Но упали на землю первые капли. И смерч рассыпался.
Шадрин, чуть согнувшись, все так же опирался на обелиск. Гремел гром. И старик выпрямлялся, запрокинув лицо навстречу косым струям воды.
Кладбище озаряли близкие молнии. Раскололи древний дуб в пяти шагах от могилы. А человек стоял неподвижно. И с каждой новой вспышкой он менялся. Будто дождь смывал морщины с его лица…
Вдоль тротуаров бурлил мутный поток. Корежился в луже обрывок «Московского комсомольца» с одутловатой физиономией президента. Под навесом у пивного ларька давно было пусто. Весенняя, очистительная гроза катилась над городом.
Луч солнца прорвался между облаками. Свежим золотом блеснули цифры на каменном обелиске.
— Да, знаю, — прошептал двадцатилетний парень в насквозь мокром ветхом костюме. — Пора начинать все сначала!
РАССКАЗЫ
Лев Прозоров
Крикса
Криксы-вараксы,
Еидите вы за крутые горы,
За темные лесы от малого младенца!
Крикса спешила, очень спешила. Что за мир, что за гнусный мир! Всего только несколько мгновений, несколько ударов человеческого сердца грызлась она с посягнувшей на ее добычу чужачкой — и добычу утащили из-под самого носа. Голод, обычное состояние таких, как она, разросся неимоверно, сжигая все ее существо. Такой голод неведом живым — они умирают гораздо раньше, чем голод доходит до этой ступени, — но крикса не была живой и умереть не могла.
Нельзя сказать, чтобы это ее радовало.
Она не стала тратить время на поиск двери — в конце концов, стена здания, в котором она находилась, не была очерчена надлежащим образом, а значит, не составляла преграды для нее и других таких же. Гораздо больше ее взволновало то, что вместе с нею бросились вдогонку еще несколько ее сродственниц — но она была только-только отлучена от добычи и полна сил, а они пребывали без пищи давно.
Удельницы, пристроившиеся на ветке нарисованного на стене дерева, шарахнулись в стороны и захлопали крыльями, когда крикса — первой! — прошла сквозь штукатурку и кирпичи под ней, вырвавшись наружу.
Навстречу попался человек, нетвердо переставляющий шаткие ноги. Над его головой и туловищем, наполовину уходя в них, сизо-радужными пузырями колыхалось семейство пьяных шишей. Кроме того, на прохожем виднелись следы когтей лихоманок. Крикса, не желая сбавлять скорость, проскочила сквозь него — и человек вдруг чуть не закричал от приступа верной, беспричинной тоски и внезапно осознанного абсолютного одиночества… К вечеру он либо заткнет эту дыру очередной бутылкой водки — либо набившаяся в нее хищная мелочь, уже хлынувшая к нему со всех сторон, заставит его убить себя. Такие люди слишком глупы, они воображают, будто со смертью проблемы кончаются — так ведь это смотря для кого и смотря какой смертью умереть… Да и не видал ты, дурень, настоящих проблем. Ничего, помрешь — увидишь.