Городская магия

Измайлова Кира Алиевна

Название показалось мне знакомым: "Теория и практика боевой магии". Где же я ее встречала? Внезапно меня осенило.

— Э-э… Игорь Георгиевич… — начала я.

— Что, Чернова?

— Тут такое дело… — замялась я. — В общем, я эту книгу видела, у нас в библиотеке тоже она есть…

— И за чем дело стало? — Давлетьяров медленно, но верно начинал раздражаться.

— Так она не переводная! — почти взвыла я. — А вы же знаете, как я «маг-языком» владею!

— Знаю. — Давлетьяров покрутил в пальцах карандаш. — Отвратительно.

— А что ж вы мне «хорьков» ставили, раз отвратительно? — поразилась я. «Хорошо», «хорек» в просторечии, полученное у Давлетьярова, негласно приравнивалось

к пятерке, так что я собой даже гордилась. Во всяком случае, мои однокурсники не вылезали из "неудов"…

— Исключительно по контрасту с остальными, — хмыкнул Давлетьяров. — К сожалению, оценок с отрицательным знаком у нас не предусмотрено… Да, Чернова, это проблема.

"И еще какая!" — подумала я и всем своим видом постаралась выразить снедающий меня по поводу собственной языковой безграмотности стыд.

Давлетьяров молчал, крутил в руках карандаш, о чем-то сосредоточенно думал, наверно, о том, зачем вообще со мной связался. Я молчала, в пятнадцатый раз перечитывая список.

— Ладно, Чернова, — неожиданно произнес Игорь Георгиевич. — Без этой книги ты ничего путного не напишешь. Раз так…

Он мотнул головой, словно отгоняя навязчивую мысль, усмехнулся и снова подошел к книжной полке, пошарил на ней. Что-то звякнуло, оказалось — связка ключей. Игорь Георгиевич отцепил два ключа, висевшие на отдельном колечке, протянул мне. Я взяла, все еще не понимая, в чем дело.

— Поедешь по этому адресу, — сказал он, прямо на списке литературы набросав несколько строк. — Комната налево, в нижнем отделении книжного шкафа, в центральной секции, возьмешь черные папки, не помню точно, сколько их там. Ясно тебе, Чернова?

— А… — До меня дошло, что я держу в руках ключи от чьей-то квартиры. — А чья это…

— Моя, Чернова. — Игорь Георгиевич нахмурился, и я поняла, что с вопросами надо завязывать, разговор явно был ему неприятен. — А раз тебе все ясно, то можешь быть свободна. На следующей неделе привезешь мне подробный план диплома.

— Дверь-то откройте… — уныло сказала я, надевая сапоги. — Зачем вообще запирали?

— Чтобы никто не вломился на крики, — ответил Даволетьяров, и я опять не поняла, шутит он или говорит серьезно.

Я три дня собиралась с духом, чтобы поехать по адресу, данному Давлетьяровым. Я просто не представляла себе, как это можно — войти в чужую квартиру в отсутствие хозяев, взять какие-то вещи… Но раз уж он доверил мне ключи и велел забрать папки, значит, тем самым дал разрешение? Ох, что-то я опять задумалась не над тем, чем надо!

Ехать пришлось далеко, через полгорода, часа полтора, сперва на метро, потом автобусом. Немудрено, что Игорь Георгиевич частенько оставался на ночь в университете, попробуй, доберись сюда поздно вечером! Тут и днем-то транспорт ходил редко и как-то неохотно, словно делал большое одолжение.

Дом, правда, оказался относительно новым, я такие знала, моя подружка Катерина как раз в таком и обитала. Квартиры в них были просторные и очень недешевые.

Искомую квартиру я обнаружила на пятом этаже. Массивная дверь выглядела, тем не менее, почти элегантно на фоне стальных чудовищ с перископными «глазками», закрывающих входы в другие квартиры на лестничной клетке. Я на всякий случай набросила на себя простенькое заклинание, позволяющее остаться незаметной. Не хватало еще, чтобы кто-то из соседей милицию вызвал, увидев, как незнакомая девица открывает чужую дверь.

Замки открылись легко, а вот сама дверь оказалась тяжелой, видимо, под обивкой все-таки скрывалась сталь. Я прикрыла ее за собой и огляделась. Квартира оказалась двухкомнатной, но по размерам была определенно бльше родительской «трешки». Просторная прихожая, арка, короткий коридор…

Квартира

казалась нежилой, хотя пыли не было, а воздух не казался затхлым: хорошему магу ничего не стоит избавить свое жилище от таких неприятных мелочей. И тем не менее, начисто отсутствовали те мелочи, по которым можно сразу определить — в квартире кто-то живет: раскрытая книга, брошенный на диване пульт от телевизора, неровно сложенная стопка компакт-дисков. Здесь же все было расставлено по местам словно бы раз и навсегда, да так и законсервировано.

Я не стала долго озираться по сторонам, мне было неприятно находиться здесь, так что я сразу направилась к книжному шкафу. Значит, нижнее отделение, центральная секция… Я потянула на себя дверцы: полки были плотно забиты книгами, общими тетрадями. А вот и искомое, толстые папки в черной клеенчатой обложке, таких уже сто лет не продают, их правда было трудно с чем-то спутать. Раз, два… всего их оказалось семь.

Осторожно вытащив одну, я развязала завязки. В папке оказалась стопка чуть желтоватых тонких листов, исписанных с обеих сторон очень знакомым мне резким летящим почерком. Я перевернула один лист, другой, третий, пролистала до середины — попадались кое-где даже машинописные страницы… потом закрыла папку, отложила ее в сторону и, так и сидя на полу, крепко задумалась. Итак, в этих папках — не что иное, как перевод книги "Теория и практика боевой магии", сделанный, судя по всему самим Давлетьяровым, и достаточно давно. Не столь важно, почему он этот перевод не опубликовал, важно другое — имею ли я право воспользоваться результатом его работы? Ведь если цитировать в дипломе отрывки из книги, то на русском, а не на языке оригинала, и придется делать сноску, мол, перевод такого-то. И чье имя указывать? Свое? Или Давлетьярова?

Помучившись минут пять, я решила, что об этом можно подумать позже, а лучше всего — спросить самого Игоря Георгиевича, как поступить. Пока же надо взять, что велено, и убираться восвояси. Мучиться совестью можно и дома…

Решив так, я решительно вытащила еще пять папок, последняя же за что-то зацепилась. Я потянула решительнее, папка неожиданно поддалась, а вместе с нею на пол вылетело еще что-то. Оказалось — пухлый бумажный конверт большого формата, неподписанный. Я взяла его в руки, намереваясь засунуть обратно, но тут ветхая, протершаяся на сгибах бумага прорвалась, и мне на колени хлынул поток фотографий.

"Да что же это такое!" — расстроилась я и начала собирать разнокалиберные фотографии, многие еще черно-белые. Конечно, одним глазом я посматривала на запечатленные на фото лица, совершенно незнакомые. Должно быть, эти фотографии относились к студенческим годам Давлетьярова, если судить по одежде и прическам. А вот, кстати и он сам… Я не удержалась и взглянула пристальнее. Видимо, снимок был сделан на субботнике или еще каком-то мероприятии в этом роде. Во всяком случае у ребят на заднем плане в руках у кого грабли, у кого метлы, а деревья стоят почти голые. Сам Игорь Георгиевич, совсем молодой, в толстом свитере, с дурацкой стрижкой, какие носили в те годы, с сигаретой, недовольно щурится в объектив камеры, а за спиной его корчат рожи несколько парней, в одном из которых я по некотором раздумьи опознала недоброй памяти Лодыгина. Следующая фотография заворожила меня окончательно: тот же субботник, но на этот раз Давлетьяров обнимает за плечи прехорошенькую девушку и даже вполне искренне улыбается, а неподалеку маячит средних лет женщина в беретке, удивительно кого-то мне напоминающая. Я перевернула карточку: на обороте было подписано карандашом, округлым незнакомым почерком — "Игорь, мама, я", и стояла дата. Я прикинула в уме — Давлетьяров должен был тогда быть на четвертом или пятом курсе. Давненько, однако…