Городская Ромашка
Шрифт:
Ее так и не смогли успокоить. Ромашка металась как бешенная, практически не чувствуя ударов, и если кто-либо мог сомневаться в ее "помутнении рассудка", так теперь она была и впрямь похожа на буйно помешанную. Да только злосчастный укол сделал свое дело, и девушка вдруг почувствовала, что тело перестает ей подчиняться. Она обмякла и опустилась на пол. Санитарки перенесли ее на кровать, туго привязали за руки и ноги широкими матерчатыми ремнями, потом вышли вслед за врачом и закрыли дверь. А Ромашка осталась в палате одна и лежала неподвижно, глядя безразличными глазами в потолок.
Наверное, прошло уже несколько дней. Ромашка
Врач заходил к ней несколько раз, что-то говорил - Ромашка не слушала. Вернее, не вслушивалась. Лишь один раз что-то всколыхнулось в ней, когда во время осмотра толстяк принялся чересчур заинтересованно ее ощупывать. Попытки вывернуться ничего не дали, но врач скоро ушел, и Ромашка даже подумала, что в малопривлекательности ее внешности есть свои плюсы, вполне ощутимые. После сознание снова заволокло тусклой дымкой полнейшего безразличия.
Врач всегда приходил только после того, как медбрат сделает Ромашке укол, и даже выжидал некоторое время, чтобы препарат начал действовать. Сначала, когда Ромашка еще могла соображать, она злорадствовала по этому поводу - боится, значит. Даже связанную боится. Вот и в этот день толстяк появился в палате только тогда, когда после укола прошло целых полчаса, но Ромашка не обращала на него внимания до тех пор, пока что-то тяжелое не плюхнулось на нее сверху. Она оторвалась от созерцания потолка и поглядела прямо, с некоторым удивлением увидев над собой блестящее, круглое лицо. "Нет" - прозвучало в ее сознании. Где-то вдалеке прогремели выстрелы. Толстяк вскочил, бросился к двери, постоял немного и, передумав идти и самому разбираться, что это там происходит, вернулся и снова полез на койку. Ромашка дернулась, но движение получилось слабым, к тому же на него ушли последние силы.
В это же время до ее слуха донеся негромкий льдистый звук, и тут же что-то зазвенело. Звуки доходили извне, словно приглушенные толщей воды, да и изображение перед глазами Ромашки больше напоминало отражение в воде - не совсем четкое, плывущее. И медленное-медленное. По крайней мере, девушке показалось, что голова ненавистного толстяка очень медленно упала ей на грудь, а когда на ее рубашку опять же очень медленно потекла вязкая гранатовая жидкость, подумала, что это, наверное, очень хороший сон. Испугаться жестокости собственной мысли она не успела. Безжизненное тело толстяка будто само собой переместилось на пол, и на фоне разбитого окна Ромашка увидела другого человека. В первый момент она испугалась, потому что у этого человека было неестественно белое и очень-очень страшное лицо. Девушка даже снова попыталась дернуться, когда в пальцах пришельца блеснул нож, но человек всего лишь перерезал ремни на ее руках и ногах. И посмотрел ей прямо в глаза.
"Это, и правда, очень хороший сон" - подумала Ромашка.
Позже, когда она попытается вспомнить события этого дня, связной и понятной картины все равно не получится - лишь образы: местами четкие, местами размытые. Странный взгляд светло-серых глаз и почему-то отливающие серебром волосы, осторожное движение руки -
Она долго не открывала глаз. Что-то происходило в ее телом, но что именно - ей было неинтересно даже наблюдать. Она не принимала еду и едва соглашалась глотать жидкость, которую ей насильно вливали в горло. Мучения продолжались. В глубине души Ромашка поняла, что чудесное спасение было лишь сном, а раз так - то стоит ли ей возвращаться? Стоит ли открывать глаза и возвращаться в действительность, которая оказалась хуже самого страшного кошмара? Ей было тепло и спокойно, особенно, когда ей не докучали какими-то непонятными процедурами. Но чаще всего Ромашка не реагировала, хотя, если ей что-то особенно не нравилось, могла тихо стонать.
Кто-то постоянно досаждал ей нелепыми попытками разбудить. Ее били по щекам, но Ромашка почти не чувствовала боли - только легкое раздражение. Ей мешали. А ей хотелось только одного - снова спать и видеть море, в котором она теперь почему-то тонула, но и это было приятно. Однако неизвестный мучитель каждый раз выдергивал ее из умиротворяющего сновидения, и Ромашка начинала обиженно хныкать, а иногда пыталась драться. Ее слабые попытки почти не встречали сопротивления. Над нею шумели и кричали, ее звали по имени, а Ромашка жалела о том, что ей не дают спокойно отдохнуть.
Но однажды руки, выхватившие ее из пучины, показались знакомыми. Ромашка не стала отбиваться и затихла, наслаждаясь уже почти забытым ощущением спокойствия, заботы и нежности. Теперь руки обнимали ее, а Ромашка все пыталась вспомнить… вспомнить, у кого же могли быть такие руки. А потом вспомнила и тихо позвала:
– Мирослав!
Удивленно-радостный голос отозвался сразу:
– Да, Ромашка, я здесь!
Девушка узнала этот голос.
– Мирослав, - прошептала она, - я предала тебя. Я им все рассказала. Я не хотела, честное слово, не хотела, но ничего не смогла сделать!
– Все хорошо, Ромашка, - ответил голос.
– Ты ни в чем не виновата. Не бойся. Меня предупредили. Мы в безопасности. Здесь нас не найдут.
– Нет!
– Ромашке казалось, что она кричит, но на самом деле ее протестующий возглас был не громче вздоха.
– Нет, ты не понимаешь! О твоем подземном убежище знает полиция. Они скоро будут здесь!
– Не бойся, Ромашка. Посмотри, мы совсем в другом месте. Здесь нас не найдут. Ну, посмотри же!
Ромашка растерялась, а потом разозлилась: опять, опять он ее не слушает! Опять возражает, наверное, не верит…
– Ромашка, открой глаза! Посмотри на меня, Ромашка! Посмотри вокруг и убедишься сама! Ромашка! Глаза открой!
Он кричал и тряс ее за плечи. Ромашка рассержено оттолкнула его от себя и открыла глаза. Большое помещение, освещенное лишь прикрытым тряпкой светильником, действительно совершенно не походило на подземное убежище Мирослава.
– А где мы?
– удивилась Ромашка, и перевела взгляд на человека, чьи руки все еще придерживали ее плечи. И снова отчего-то удивилась.
– Мирослав?