Горшок золота
Шрифт:
– Что они делали? – увлеченно уточнил Философ.
– Проказничали друг с дружкой по всему полю, вставали на задние ноги и такие выкидывали коленца, что я хохотал, покуда живот у меня не разболелся от их плясок.
– Это очень интересно, – сказал Философ.
– Интересно, говоришь? – спросил Михал.
– Говорю, – подтвердил Философ, – и по этой причине – большинство племен в этом мире в то или иное время…
– Это дочурка моя, Кайтилин, достопочтенный, – проговорил Михал.
– Я ею и занимаюсь, – молвил Философ.
– Благодарю тебя сердечно, – отозвался Михал.
Философ
– К большинству племен в этом мире в то или иное время наведывалось божество, чье звание – Великий Бог Пан, однако о его посещениях Ирландии никаких записей не существует и в исторические времена, что совершенно точно, не ступала нога его на эти берега. Жил он премногие годы в Египте, Персии и Греции, и пусть империя его предположительно вселенская, повсеместность эта спорная – и прежде так было, и будет впредь. Тем не менее, сколь жестко ни пресекали бы его власть, никогда не останется он без царства, в коем полномочия его радостно и ревностно утверждаются.
– Не из старых ли он богов, достопочтенный? – спросил Михал.
– Из старых, – подтвердил Философ, – и приход его не предвещает этим краям ничего доброго. Догадываешься ли ты, с чего ему похищать твою дочь?
– Ни малейшего представления.
– Красива ли дочь твоя?
– Не мог бы сказать, поскольку никогда не водилось у меня мысли смотреть на нее так. Но доярка она хорошая – и сильна, как мужчина. Мешок муки берет под мышку проворнее моего, однако существо при этом робкое.
– Какой ни была бы причина, я убежден, что девушка – у него, и склонен думать, что навели его лепреконы Горта. Известно ли тебе, что они враждуют с тобой с тех пор, как погибла их птица?
– Вряд ли забуду – день и ночь терзают они меня муками.
– Не сомневайся, – сказал Философ, – уж где-где найдется то существо, так в Горт на Клока Море: иноземец он, куда же ему податься, если не направят его, а лепреконы знают всякую ямку и угол в этих местах с незапамятных времен. Я б сам сходил да побеседовал с ним, однако ничего хорошего из этого не получилось бы, – не будет никакого прока, и если ты туда отправишься. У того божества есть власть над всеми взрослыми людьми, а потому они либо напиваются допьяна, либо влюбляются в каждого встречного, да бедокурят и творят всякие непотребства, о каких я б не хотел тебе рассказывать. Подобраться к нему близко способны лишь малые дети, потому что не властен он над ними, покуда не дорастут они до возраста чувственности, вот тогда-то становится он им повелителем, как и всем прочим. Я отправлю к нему с весточкой двоих своих детей, скажу: если не поступит он подобающе – не оставит девушку в покое и не вернется в свои родные края, – мы пошлем за Энгусом Огом.
– Он-то с ним расправится, думаю.
– Вполне может – но вместе с тем способен забрать девушку себе.
– Ну по мне уж пусть он берет ее себе, чем тот, ибо он-то из наших, как ни крути, а бес знакомый лучше беса неведомого.
– Энгус Ог – бог, – сурово произнес Философ.
– Это мне известно, достопочтенный, – отозвался Михал, – это я просто так говорю. Но как твоя честь доберется до Энгуса? Слыхал я, что не видать его было сотню лет – если не считать той единственной ночи, когда полчаса проболтал он с кем-то с Килмашога [33] .
33
Килмашог – искаж. от ирл. Chill Mochi'og (полное название топонима Sliabh Chill Mochi'og, гора Св. Мохёг, есть и другие версии происхождения названия), одна из вершин Дублинских гор.
– Я найду его совершенно точно, – сказал Философ.
– Ручаюсь – найдешь, – рьяно подтвердил Михал, вставая. – Многая лета и крепкого здоровья тебе, достопочтенный, – добавил он и собрался восвояси.
Философ прикурил трубку.
– Живем мы столько, сколько позволено нам, – сказал он, – а здоровья нам отпущено столько, сколько мы заслужили. Твои слова воплощают воззрение на смерть, отличное от философского. Мы обязаны соглашаться со всеми логическими выкладками. Слияние противоположностей есть завершенность. Жизнь устремляется к смерти как к своей цели, и нам полагается двигаться к той следующей части нашего опыта либо беззаботно – как к чему-то обязательному, либо с добротным искренним любопытством – как к чему-то возможному.
– Не очень-то много потехи у мертвого, достопочтенный, – проговорил Михал.
– Каким образом тебе это известно? – спросил Философ.
– Да уж достаточным, – ответил Михал.
Глава VIII
Сиганув в нору у основания дерева, дети заскользили вниз по темному узкому скату, и тот довольно мягко спустил их в помещеньице. Находилось оно прямо под деревом, и с большим бережением ни один корень древесный не был потревожен – они тянулись там и сям через всю комнатку, страннейше перекрещиваясь и перекручиваясь. Пробираться здесь можно было, постоянно обходя и перепрыгивая их, а также пригибаясь. Некоторые корни очень удобно свились в низенькие сиденья и узкие неровные столики, а внизу все они устремлялись в пол и прочь – туда, куда призывали их дела. По сравнению с прозрачным светом снаружи здесь детям показалось очень темно, а потому несколько минут они не видели совсем ничего, но чуть погодя глаза у них привыкли к полумраку и все стало можно разобрать довольно хорошо. Первым делом разглядели они шестерых коротышек, сидевших на низких корнях. Все они были облачены в облегающие зеленые наряды и кожаные фартуки, а на головах у них красовались высокие зеленые шляпы и качались при каждом движении их хозяев. Все увлеченно тачали обувь. Один натягивал коленкой дратву, другой отмачивал в ведре с водой куски кожи, третий полировал подъем башмака обломком изогнутой кости, четвертый обтесывал каблук коротким ножом с широким лезвием, а пятый заколачивал в подметку деревянные шпильки. Все шпильки он зажимал во рту, что придавало ему веселый щекастый вид, а когда потребна была шпилька, он сплевывал ее себе в ладонь и дважды стукал по шпильке молотком, а затем выдувал изо рта следующую, и всякий раз удавалось ему выдуть шпильку нужным концом вверх – и никогда больше двух раз он по ней не бил. Наблюдать за таким умельцем – одно удовольствие.
Конец ознакомительного фрагмента.