Горшок золота
Шрифт:
– Не видал, – изрек Философ. – Малиновки не убивал ли?
– Никогда, – ответил Михал. – Елки-метелки, – добавил он, – кот мой старый тощий поймал вчерась какую-то птицу на крыше.
– Ха! – вскричал Философ, придвигаясь, если вообще было там куда, еще ближе к своему просителю, – вот оно. Лепреконы Горт на Клока Моры [13] забрали у тебя стиральную доску. Отправляйся к Горту немедля. На юго-востоке поля есть под деревом нора. Глянь, что тебе там найдется.
13
Горт на Клока Мора – Поле Большого Камня (искаж. ирл.).
– Так
– Не доводилось, – изрек Философ.
И пошел себе Михал Мак Мурраху, и сделал, как было велено, и под деревом Горт на Клока Моры отыскал горшочек золота.
– Вот она, сила стиральной доски-то, – проговорил он.
По причине этой оказии слава Философа сделалась даже больше прежнего – и по этой же причине суждено было случиться многим исключительным событиям, о которых узнаете вы положенным чередом.
Глава IV
Так вышло, что Философу за то, что прислал Михала Мак Мурраху на их поле, лепреконы Горт на Клока Моры благодарны не были. Красть Михалову собственность они были вполне в своем праве, потому что их птицу действительно истребил Михалов кот. А потому не только перечеркнута оказалась их справедливая месть, но стибрили еще и горшок золота, какой их община копила много тысяч лет. Лепрекон без горшка с золотом – все равно что роза без аромата, птица без крыла или же изнанка без наружи. Они решили, что Философ поступил с ними скверно, что действия его – подлые и не добрососедские и, пока им не воздадут сообразно за их потерю и сокровищ, и собственного достоинства, никаких отношений, кроме вражды, между их народом и домиком в сосновом бору быть не может. Более того, все это положение оказалось жутко запутанным. Прямую личную войну с их новым врагом они устроить не могли, поскольку Тощая Женщина из Иниш Маграта мужа своего непременно защитит. Она происходила из сидов Крохан Конайле [14] , а у них родственники в каждой крепости дивных по всей Ирландии, много их и в твердынях-дунах прямо по соседству. Можно было, конечно, созвать внеочередное совещание шиог, лепреконов и клуриконов [15] и вчинить народу сидов из Крохана Конайле иск об ущербе, но тамошний род наверняка от долга откажется – на том основании, что никто из их братства за это безобразие не в ответе, поскольку проступок совершил Философ, а не Тощая Женщина из Иниш Маграта. И все-таки, как бы ни было, не желали они этого так оставлять, а то, что справедливость оказалась недосягаема, лишь добавляло пыла их гневу.
14
Крохан Конайле – Холм/насыпь Конайле (искаж. ирл.).
15
Шиог (ирл. si'og) – букв. «маленький сид», «эльф»; клуриконы (ирл. cl'urach'an, lucharach'an) – подобные лепреконам одиночные дивные существа; некоторые фольклористы считают их теми же лепреконами, только в подпитии.
К Тощей Женщине из Иниш Маграта отправили посланца из их числа, а остальные что ни ночь собирались подле жилища Михала Мак Мурраху в стремлении вернуть себе сокровище – стремлении, как они целиком убедились, безнадежном. Они обнаружили, что Михал, хорошо разумевший обычаи Подземного народа, закопал горшок с золотом под терновым кустом и тем самым поместил его под охрану всех и каждого дивного на белом свете – включая и самих лепреконов, – и покуда горшок не будет изъят оттуда руками человеческими, лепреконы вынуждены чтить тайник и даже обеспечивать его сохранность ценой собственной крови.
На Михала наслали они могучий прострел, а на жену его – столь же лютый ишиас,
Лепрекон, которого отрядили в гости к Тощей Женщине из Иниш Маграта, прибыл, как и надлежало, к домику в сосновом бору и предъявил свою жалобу. Излагая историю, малютка плакал, и дети плакали из сочувствия к нему. Тощая Женщина сказала, что ее неимоверно опечалила вся эта афера и симпатии Тощей Женщины целиком на стороне Горт на Клока Моры, но она слагает с себя всякую ответственность в этом деле, поскольку виновен ее муж и нет у нее никакой власти над его умственными движениями, кои суть одно из семи диковин света.
Поскольку супруг ее был в отлучке в дальнем углу леса, ничего тут покамест было не поделать, а потому лепрекон вернулся к своим собратьям без всяких добрых вестей, однако пообещал сходить еще раз назавтра спозаранку.
Когда Философ вернулся в тот день поздно вечером, Тощая Женщина его поджидала.
– Женщина, – молвил Философ, – тебе полагается быть в постели.
– Полагается мне, говоришь? – отозвалась Тощая Женщина. – Я б уведомила тебя, что в постель отправлюсь, когда пожелаю, и встану, когда пожелаю, не спрашивая позволения ни у тебя, ни у кого бы то ни было еще.
– Это неправда, – молвил Философ. – Сонная ты делаешься независимо от того, нравится тебе это или нет, и просыпаешься, не дав на то разрешения. Как и многие другие обычаи, в том числе пение, танцы, музыка и лицедейство, сон обрел народную любовь как часть религиозных отправлений. Нигде так легко не отходишь ко сну, как в церкви.
– Известно ли тебе, – проговорила Тощая Женщина, – что сегодня сюда приходил лепрекон?
– Не известно, – молвил Философ. – И невзирая на то что минули бессчетные века с тех пор, как первый спящий (вероятно, с необычайной натугой) погрузился в свой религиозный транс, мы ныне способны целиком проспать какую-нибудь религиозную церемонию с легкостью, какая была б источником богатства и славы тому доисторическому молящемуся и его алтарникам.
– Ты собираешься дослушать, что я тебе говорю о том лепреконе? – спросила Тощая Женщина.
– Не собираюсь, – молвил Философ. – Высказывалось предположение, что спать мы отправляемся вечером, потому что делается слишком темно для любых иных занятий; однако ж совы – народ, почитаемый за благоразумие свое, – в ночную пору не спят. Летучие мыши – опять же, род очень проницательный – спят в разгар дня, да еще и обаятельным манером. Цепляются за ветку дерева пальцами ног и висят головой вниз – в позе, которую я считаю исключительно благодатной, ибо приток крови к голове, свойственный такому перевернутому положению, наверняка порождает сонливость и некоторое отупение ума, вынужденного либо уснуть, либо взорваться.
– Ты хоть когда-нибудь прекратишь болтать? – пылко возопила Тощая Женщина.
– Не прекращу, – молвил Философ. – В некоторых отношениях сон полезен. Это прекрасный способ слушать оперу или смотреть что-нибудь по биоскопу. Как средство для грез ничего не ведомо мне, что сравнилось бы со сном. Как занятие сон благодатен, а вот как способ скоротать ночь – невыносимо нелеп. Если ты собиралась что-то сказать, любовь моя, говори сейчас же, прошу тебя, однако никогда не забывай подумать, прежде чем заговорить. Женщину должно быть видно редко, а вот слышно – никогда. Молчание – начало добродетели. Облекаться молчанием означает облекаться красотой. Звезды не галдят. Дети должны всегда быть в постели. Это всё серьезные истины, им нельзя противоречить, а значит, молчание им подобает.
– Овсянка твоя – на печке, – сказала Тощая Женщина. – Сам себе возьмешь. Я и на ширину своего ногтя не сдвинусь, хоть помирай ты от голода. Надеюсь, там, в каше, – комки. Сегодня здесь был лепрекон Горт на Клока Моры. Покражу их горшка золота они сваливают на тебя. Старый ты воришка! Вислоухий ты, мосластый, дурноглазый!
Тощая Женщина метнулась опрометью в постель. Из-под одеяла обратила она пылающий яростный глаз на супруга. Пыталась навести на него разом прострел, зубную боль и столбняк. Если б довольно ей было сосредоточиться на какой-то одной из этих пыток, она, возможно, и преуспела бы, навлекши напасть на мужа в согласии со своим желанием, но ей не удалось.