ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая
Шрифт:
Капитан счел за благо послушаться совета и отдать указку проходившей мимо Верочке. Она, кстати, знала, куда направляются товарищи офицеры. Накануне она «обеспечивала выпуск» тисненной золотом папки для нынешнего доклада...
Рональду Вальдеку выпала во время этого доклада роль даже не статиста, а просто одушевленного предмета. От него требовалось, стоя на лесенке, быстро и безошибочно обводить указкой (не электрической, а самой простой!) нужные пункты и линии. И все-таки ощущение сопричастности к великой тайне войны у него еще усилилось...
Он их высоких зрелищ зритель.
Он в их совет допущен был —
И заживо, как небожитель,
Из чаши их
Но странно: от самого главного участника совещания, усатого человека в маршальском мундире и глянцевитых сапогах, осталось в душе Рональда впечатление натянутости и настороженности. Он дважды уходил в соседний кабинет, сделав жест докладчику не прерывать речи. Рональд старался не глядеть на Самого, будто тот, перехватив взгляд, в чем-то заподозрит глядящего слишком пристально и смело... Замечаний, сделанных им, Рональд почти не слышал — подводили контуженные уши! Но докладчик, кажется, остался удовлетворен своей живой указкой... Удаляясь снова в соседний кабинет, Сам слегка кивнул участникам совещания. Высшие начальники последовали за ним, остальные отправились обедать рядом, в Управление гвардейских минометов. Там хорошо кормили!
12
Из стихотворения Ф.И. Тютчева «Цицерон». Автор романа-хроники часто повторял строку: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые...»
* * *
Общественной нагрузкой капитана Вальдека считалось старшинство в группе командирской учебы. Этой учебе отводился на неделе ПОНЕДЕЛЬНИК: два часа — строевой; два часа — тактики (а при выездах — четыре); два часа — политучебы; два часа — Уставы. Изучался по преимуществу новый БУП-2, утвержденный САМИМ (об этом прямо писали, и самый Устав называли сталинским). Он был приведен в соответствии со знаменитым сталинским приказом № 306 о наступательных строях и маневре резервами людскими и огневыми. Приказ этот опрокидывал все прежние положения о вводе в строй огневых средств, а травное— резервных сил. Практически этот приказ запрещал маневр резервами, ибо оставлял в распоряжении ведущего бой командира столь ничтожное количество живой силы в резерве, что подобный резерв никакого влияния на ход боя оказывать не мог: полку разрешалось, например, оставлять в резерве взвод, дивизии — роту и т.д. Приказ требовал также единовременного ввода в действие всех огневых средств и боезапаса, для нанесения противнику внезапного, «оглушающего» шока...
В закрытой печати (а также в газете «Красная Звезда») приказ восхвалялся, ему приписывались все победы, но фронтовые командиры про себя только головами качали и... поступали по обстановке! Во всех Военно-учебных заведениях и всех группах командирской учебы теперь требовали отличного знания и неукоснительного применения как приказа 306, так и обновленного Боевого Устава Пехоты (части второй).
* * *
...Капитана Вальдека назначили ответственным за командирскую учебу во всем управлении.
Но в один из майских понедельников замполит, генерал-майор Полозов, велел капитану выстроить офицерский состав во дворе, проверив, у всех ли имеются при себе удостоверения личности. Офицеры в строю переговаривались, гадали, куда замполит намерен их вести.
— За мной! — сказал генерал и зашагал по тротуару впереди строя. Рональд вел все шесть десятков коллег по мостовой к Красной площади.
— По одному — заходи! — дана была команда перед белой дверью закрытой поликлиники. Оказывается, привели «на уколы» поливалентной вакцины НИИСИ. Предотвращавшей, как веровали медики, шесть болезней, включая столбняк, все виды тифов и т.д. Рональду, как и всем, засадили шприцем под лопатку полстакана этой чудотворной вакцины и сделали о сем отметку в документе. Учебу отменили, разрешили вернуться к текущим рабочим делам. У Рональда в кабинете сохли на нитях звонковой проволоки еще влажные гранки очередного номера «Вестника». Он засел за правку и забыл о слабо саднящей спине...
В корректорском деле он набил руку и теперь понимал, что опечатка цифровая или в учетном варианте — полбеды, а вот опечатка с политическим привкусом — полная беда! Зимой у него вычли 80 рублей за «выдерку» и замену двух страниц из полного тиража ноябрьского номера «Вестника». Там вместо слов «25 лет советской власти» было дважды напечатано «советской валсти». Номер, как и остальные, был подписан в печать капитаном Вальдеком. Пришлось ехать в типографию «Молодая Гвардия», где печатался номер, и по-доброму договариваться с техноруком Матвеевым... Технорук, поняв смысл просьбы, предъявил редакции божеский счет за свою поправку. С той поры капитан с особым вниманием относился к подводным рифам, грозившим политической двусмысленностью.
В тот день он, как всегда, работал, не разгибаясь, пока не ощутил странного звона в ушах. Поднял голову — удивился: свисавшие с нитей полоски гранок сделались красными. А звон в голове быстро нарастал, по коже щекотно носились муравьи, комната пошла кругом. Был еще один проблеск сознания, когда перед самым носом оказался угол железного ящика... Того, что стоял на полу, слева от стола.
Говорили потом, что он удачно упал со стула: хватился бы виском об угол — и закончился бы этим роман его жизни!
Сперва его отвезли домой. Термометр перешел за 41°С. Катя сама еле таскала ноги. Ночной бредовый крик больного мужа наводил на не мистический страх. В жару он командовал танковым десантом автоматчиков на белоостровском болоте, матерился и рыдал.
Под утро на машине «скорой помощи» его отправили в окружной госпиталь у Петровских ворот. Только здесь и поняли, что прививка поливалентной вакцины разбудила в его крови среднеазиатскую, заполученную в Чирчике и доселе коварно дремавшую «малярию терциана» — трехдневную малярию.
На третьи сутки жесточайшего приступа он очнулся и огляделся в незнакомой палате. Сосед, майор Воздушно-десантных войск Михеев, признался, что вся палата просила вынести койку с больным капитаном хоть в коридор — так страшен был бред. Здесь, в палате, он больше не воевал, но тихо перечислял зловещим голосом приметы выкопанных из могил покойников:
— Извлечен труп... восковой зрелости... пулевое отверстие в затылочной части черепа...
Эти замогильные словеса сопровождались и жестами — указательным пальцем, нацеленным куда-то вниз.
Объяснение такого бреда было несложно: капитану Вальдеку приказали напечатать в «Вестнике» длинные отрывки и заключения Государственной комиссии по расследованию убийства военнопленных польских офицеров в Катынском лесу под Смоленском. Их расстреляли советские чекисты в 40-м году, а затем, в 1941 и 42-м немецкие фашисты-оккупанты, раскопавшие катынские могилы и предавшие широкой гласности факт расстрела поляков русскими, сами убивали и закапывали здесь свои жертвы — военнопленных, партизан и местных жителей. Заметая следы собственного преступления — убийства польских офицеров, советские власти после освобождения Катыни от немцев шумно публиковали «материалы расследования» немецких зверств в Катыни, умалчивая, разумеется, о зверствах собственных. Эти-то «расследования» и перепечатывал из официальных источников «Научно-технический вестник».