Горячие дни (Разозленные)
Шрифт:
— Что-то я отвлекся, — произнес Лютер. — Ладно, я уяснил твою точку зрения.
Он выпустил ее руки, и Грейс вернулась к прежнему занятию. Лютер тоже. Чувственный поединок становился с каждым мгновением все более неистовым и захватывающим, каждый из них стремился побыстрее подвести другого к высшей точке наслаждения.
Почти в последний момент Лютер лег на Грейс и вошел в нее. Она обняла его за плечи и, обхватив его бедра ногами, все сильнее и сильнее прижимала его к себе, причем требовательно, собственнически, так,
Неожиданно Лютер замер на мгновение, выгнулся, все его тело окаменело. Грейс заставила себя открыть глаза. В утреннем свете она увидела, что его лицо искажено гримасой. Такое выражение может быть у человека, оказавшегося на грани оргазма или крайней жестокости.
Лютер открыл глаза и обнаружил, что она наблюдает за ним. Он ничего не сказал. Грейс поняла, что он, как и она, не в силах вымолвить ни слова. Их обоих уже затянул мощный ураган. На долю секунды она ощутила, как между ними произошло осознание, как будто состоялось взаимное узнавание.
Прежде чем она успела проанализировать это явление, на нее накатил оргазм, и она забыла обо всем на свете. Через мгновение к ней присоединился Лютер.
Грейс могла бы поклясться, что их ауры слились и образовали единое энергетическое поле, окутавшее тела.
Что было, естественно, абсолютно невозможно с точки зрения законов парафизики.
Глава 12
В лифте был только один человек, женщина, закутанная в белый банный халат. Лютер подавил улыбку, когда ощутил разочарование Грейс. Он знал: она надеялась протестировать свою способность прикасаться к людям, дабы определить степень «выздоровления».
Когда они опустились на этаж, где на террасе располагался открытый ресторан, Грейс первая вышла из лифта. Лютер последовал за ней. Он все пытался припомнить, когда в последний раз чувствовал себя так хорошо, таким посвежевшим.
— А ты мог бы, манипулируя аурой, заставить женщину мгновенно возбудиться при виде тебя? — спросила Грейс, тоном давая понять, что ею движет исключительно академический интерес.
Желание улыбнуться тут же исчезло. Лютер сразу учуял подвох.
— Черт побери, Грейс, неужели нельзя говорить потише?
Он поспешно огляделся, надеясь найти предлог отвлечь Грейс от этой темы. Однако в коридоре было всего человек пять или шесть, и все они находились за пределами слышимости. М-да, предлога нет. Лютер понизил голос и с металлом в тоне произнес:
— Это работает совсем не так.
— Не осуждай меня за любопытство. В своих генеалогических исследованиях я никогда не сталкивалась с таким даром, как у тебя.
Лютер надел солнцезащитные очки и посмотрел на нее. После жаркого, сладостного соития Грейс приняла душ. Ее все еще влажные волосы были зачесаны за уши. Она была одета в брюки и блузку, другую,
— Я не маленький электроприбор, который включают, когда надо, — буркнул он.
— Конечно, — согласилась Грейс. — Ты совсем не маленький и не прибор. Ну? Каков ответ?
— Мы пришли сюда завтракать. Обычно за завтраком я читаю газеты. Можно отложить этот разговор на другое время?
— Мне хватит простого «нет» или «да».
— Нет простых «нет» или «да», когда речь идет о сексе, — заявил Лютер.
Хорошо получилось, подумал он, довольный. А ты молодчина, Малоун. Ловко вывернулся с ответом.
Грейс подняла голову и посмотрела на него. Ее глаза тоже были скрыты за темными очками.
— Это не ответ, — сказала она.
Лютер медленно выдохнул и изобразил смертельную обиду.
— Ты спрашиваешь, могу ли я с помощью своего дара соблазнить любую женщину?
— Нет. — Грейс, ошарашенная, остановилась и повернулась лицом к нему. — Я знаю, что ты не поступишь настолько неэтично.
Лютер тоже остановился.
— Да? И откуда ты это знаешь?
— Ты забыл, что я составляю профили по ауре?
Он нахмурился.
— И ты составила мой профиль?
— Естественно, — холодно ответила она. — Ты думаешь, я легла бы в постель с мужчиной, не проверив его? Тем более при моих проблемах?
— Признаться, я не рассматривал этот вопрос под таким углом зрения. — Он помолчал. — Ну… э-э… мой профиль прошел проверку?
— О да. — Ее улыбка сияла ярче, чем тропическое солнце. — Прошел на сто процентов.
— А я-то считал, что тебя привлекло во мне то, что ты можешь спокойно прикасаться ко мне, не чувствуя себя так, будто тебя поджаривают на сковородке.
— Что? — Теперь настала очередь Грейс возмутиться. — Как ты смел думать, что я лягу в кровать с мужчиной только потому, что могу прикасаться к нему?
— Ты сама говорила, что больше года не могла приблизиться к мужчине.
— Моя фобия не имеет никакого отношения к тому, что произошло вчера и сегодня утром! — отрезала Грейс. — Во всяком случае, не в том смысле, что ты думаешь. Ты меня очень обидел.
— Смотри на вещи проще.
— А я не буду смотреть на вещи проще. Это нечто большее, чем оскорбление. Ты очень сильно обидел меня. Очень-очень.
— Знаю. Сам вижу, — сказал Лютер, с восхищением глядя, как в ее ауре полыхает огонь.
— Давай проясним кое-что раз и навсегда, — ровным голосом произнесла Грейс. — Я никогда бы не легла в постель с мужчиной только потому, что могу прикасаться к нему.
В огонь оскорбленной женственности красиво вплетались всполохи чувственного желания. Она была возмущена, но хотела его. Лютер приободрился.
— Ты не можешь осуждать мужчину за то, что он пришел к очевидным выводам, — сказал он.