Горячие дни (Разозленные)
Шрифт:
Она знала, что их с Лютером скрывает полумрак, что им ничего не грозит. Актеры, стоящие на ярко освещенной сцене, не видят их. Знала она, что у Сирены нет поводов подозревать, что сегодня за ней следят. Однако логика не могла пересилить инстинкт самосохранения и заставить забыть о том, что по сцене ходят смерть и безумие.
Грейс не стала ничего говорить Лютеру, даже шепотом. И в первую очередь потому, что любой звук вызвал бы раздражение у сидевших рядом зрителей.
Лютер правой рукой накрыл ее левую руку. И только тогда она поняла, что вся дрожит. Он сжал ее пальцы, давая
Он слегка потянул Грейс за руку, как бы говоря этим жестом, что нужно уходить. Грейс потянула руку в противоположную сторону, отвечая, что нельзя уходить, пока Царица исполняет арию. Был риск, что слишком многие обратят на них внимание.
Во время смены декораций перед следующей сценой они быстро встали со своих мест и поспешили по проходу. Грейс старалась не замечать бросаемые на них неодобрительные взгляды. Только в фойе она облегченно вздохнула.
— Уж больно строгая толпа, — усмехнулся Лютер.
— В опере для зрителей существует целый протокол. Уход во время действия воспринимается с величайшим осуждением.
— Если бы эти люди знали, что может делать своим голосом Царица ночи, они бы гурьбой повалили к выходу.
— Не уверена, — покачала головой Грейс, стараясь восстановить дыхание. — Это опера. Люди ожидают от актеров невероятных качеств. Так, что теперь?
— А теперь, как всегда, мы звоним Фэллону.
Они вышли из театра и направились к скверу на противоположной стороне улицы, который скрывал парковку. Хотя Грейс знала, что Царица сейчас на сцене и еще не скоро покинет театр, она машинально прощупывала восприятием все тенистые уголки. Когда они дошли до взятой напрокат машины, Лютер сел за руль и достал телефон.
Фэллон ответил после первого гудка.
— Ну? — спросил он.
— Грейс говорит, что это она, — ответил Лютер. — Точно.
— Проклятие! — Голос Фэллона выдавал шок. — Она уверена?
— Я знаю, как тебе трудно, когда дела идут не так, как ты ожидал, — сказал Лютер. — Не переживай. Ведь это мы, а не ты, сидим в полуквартале от женщины, которая может убить нас колыбельной. Что дальше?
— Гарри Суитуотер говорит, что в своей сфере он так и не нашел никого, кто подходил бы под описание Сирены.
— Вероятно, потому, что Грейс с самого начала была права. Она не профессиональный киллер. Она профессиональная оперная певица.
— Тогда получается полная бессмыслица. Зачем, черт побери, ей ехать на Гавайи убивать Юбэнкса, если она не киллер?
— Может, Крейгмор знал, что она умеет делать своим даром, и каким-то образом уговорил ее ликвидировать для него Юбэнкса. А вдруг он был ее любовником? Грейс говорит, что их у нее было много. В общем, суть в том, что она убийца.
— Возникает слишком много вопросов, — продолжал отстаивать свою точку зрения Фэллон. — В этой мозаике не хватает большого количества деталей. Надо выяснить, что связывает Крейгмора и певицу. У вашей дивы есть дом в Сан-Франциско. Я постараюсь побыстрее кого-нибудь туда послать.
Лютер посмотрел на часы.
— Сирена еще какое-то
Грейс резко повернулась к нему и вцепилась в край сиденья. Даже в темноте было видно, как расширились ее глаза.
— Нет, — прошептала она.
— Давай, — сказал Фэллон. И отсоединился.
Лютер ободряюще улыбнулся.
— Успокойся, — сказал он. — Ну что может со мной случиться?
Глава 42
Грейс ходила взад-вперед по гостиничному номеру. Ей никак не удавалось унять дрожь. Лютер завез ее сюда почти двадцать минут назад. Сейчас он уже в номере Вивьен Райан. Он бывший коп, напоминала она себе. Он знает, что делает. Кроме того, второе действие «Волшебной флейты» еще не закончилось. Как раз в этот момент Царица на сцене исполняет арию, в которой призывает собственную дочь убить ее отца.
Времени достаточно, размышляла Грейс. Райан не покинет театр, пока в своей уборной не примет всех почитателей. Она же дива в прямом смысле слова: поклонение нужно ей как воздух. Все это записано в ее ауре.
Грейс дошла до стены, развернулась и пошла в обратном направлении. Ну почему она не может избавиться от этой ужасной, проникающей во все поры тревоги? Ее восприятие обострено до предела. Только глубокое дыхание и это хождение по комнате позволяют справиться с зарождающейся паникой. Она вдруг сообразила, что сейчас ею владеют абсолютно новые эмоции. Раньше она переживала только за себя. Сейчас же, впервые после смерти матери, беспокоится за другого человека, которому угрожает опасность.
Хотя с Мартином Крокером у нее были довольно близкие отношения, она никогда не испытывала этой тревоги, даже тогда, когда поняла, какие перемены происходят в нем под действием препарата. Они с Мартином были друзьями и деловыми партнерами. Их связывали теплые чувства, но между ними никогда не возникала любовь. В самом конце Мартин вызывал у нее лишь грусть, сожаление и обиду за предательство. А потом, как всегда, надо всем возобладал ее обостренный инстинкт самосохранения.
Но с Лютером все по-другому. Его безопасность важнее, чем ее собственная.
«Я люблю».
Это открытие заставило Грейс резко остановиться. Ее взгляд упал на мерцающий монитор компьютера на письменном столе.
«Я люблю».
Ее охватило странное облегчение. Так вот что это такое — любить. Это вовсе не страсть, которую она испытала в объятиях Лютера. Это не взаимопонимание, установившееся между ними, не принятие права каждого на собственное прошлое, не умение взаимодействовать с даром другого. В том, что она испытывает к Лютеру, все это, конечно, присутствует, но есть и еще кое-что: узы, имеющие в своей природе парапсихические свойства, связь, которую невозможно описать простыми словами. Полнее всего эти чувства можно обозначить словом «любовь», но и его недостаточно. Грейс знала: что бы ни уготовила ей судьба, Лютер будет жить в ее сердце до конца ее дней.