Горячие ветры
Шрифт:
– Ну, что, привыкаете?
Я озабоченно начинаю крутить головой, и прятать за спину окурок.
«Что я тебе, друг что ли?» – теряюсь и не знаю, о чём говорить.
– Нормально, – пожал плечами.
– Слышал, боксируете?
– Изредка, со временем пока туго…
– Ничего, всё наладится.
Командир отделения, младший сержант Владимир Силкин, 1975 г.
Лейтенант
– Что? – задыхаясь потянул я.
– Ну вот и хорошо, я знал, что вы согласитесь, – заразительно засмеялся он, ускоряя бег и легко оставляя нас позади.
… Перчатки были старенькие, белые от соли и пота. Здесь, в учебке, они лежали в курилке. Распоряжались ими младшие командиры. Если по рассеянности не спросил разрешения войти в эту комнату, надевай перчатки и работай с тенью пятнадцать минут.
Теперь против меня стоял не условный соперник, а лейтенант. Стоял и улыбался. Наверное, и не знал, что перед ним чемпион области, работавший по нормативу кандидата в мастера спорта.
Но и мне что-то подсказывало: «Не прост, ох, не прост Беленький…» Жилистый, с длинными руками и накачанной, хотя и не короткой, шеей, он быстро выдал себя, сделал мягкий нырок из-под прямого удара с левой. Уклоны, отходы, хук без продолжения-всё это мы демонстрировали с упоением.
Он повис на мне минут через пять.
– Молодец! Хватит. Всё вижу. Надо тебе работать. Надеюсь, в спарринг возьмёшь?
Я восторженно смотрел на этого розовощёкого офицера с чуть заметным шрамом на левой брови.
А через неделю я его «приревновал». Беленький сидел в ленкомнате и играл в шахматы с балаболкой Смирновым. Лейтенант даже не глянул в мою сторону. Я прошёлся мимо них несколько раз, но так и остался незамеченным. Не услышал удивительного лейтенантского: «Чего маешься?» Напротив, дождался раздражённого: «Хватит маячить!».
Вечером я узнал, что лейтенант Беленький и Колька Смирнов земляки. И уже в который раз подвёл курсант «гусара». И теперь вот отправился на гауптвахту…
Мы бежали в ОЗК, и горячий липкий комбинезон становился с каждым шагом тяжелее. Стёкла противогаза вспотели и затрудняли видимость. Я оглянулся. Рядом бежали двое. И я отчётливо услышал: «Отверни трубку, дурак!».
Я продолжал движение по полной форме. Но через несколько минут увидел обогнавших меня сослуживцев. Они бежали «налегке». И я открутил трубку от противогазной коробки., сдался. Но бежал уже наравне со всеми.
– Стой! – как по спине хворостиной, рассекла воздух команда.
В одношереножном строю лейтенант Беленький, похожий на марсианина, заглядывал в противогазные сумки.
– Мальчишки, – только и сказал Беленький и снова под маску. Снова бег. Утомительный, десятиминутный.
После кросса я видел, что неловкость одолевает не только меня. Что-то подленькое, довлеющее над нами, присутствовало в отношениях со взводным. Он молчал. И это было невыносимо. Лучше бы накричал, как прапорщик Гапончук, обозвал бы, но не молчал.
Заговорил Беленький во время чистки оружия. Не со мной. С Витей Мурачем. О нашем зенитно-ракетном комплексе. И такупоённо стал рисовать картины боя с воздушными пиратами, что подумалось оего бывалости. «Вот только жаль, не отпускают меня по рапорту, – не глядя на Мурача, вздохнул взводный. Говорят, вы тут больше белые, а там красные нужны.
Насчёт белых я не понял и потому не удержался: «А при чём тут белые-красные?»
– А при том, что командир вашего взвода Беленький, замполит – капитан Белозёров, а командир второго взвода – Белов. Уловил? – и он подтолкнул меня к выходу: «Пообещай, что сделаешь…»
Я, удивляясь переходу на ты, пожал плечами: «Если смогу…».
– Сможешь! Собери ребят, организуй секцию бокса. Я не успел. На днях уезжаю, но об этом пока – молчок».
Я ошарашено глядел на лейтенанта и не узнавал его. Глубокая складка заблудилась в переносице, живые тёмные глаза задержали грустинку.
– Я ненадолго. Постараюсь к вашему выпуску вернуться.
Через неделю, не простившись с подчинёнными, Беленький уехал и увёз с собой четырёх воспитанников учебки, специалистов по низколетящим целям.
Мы встретились перед моим отъездом в линейную часть.
Я драил пряжку, когда вошёл старший лейтенант и сел напротив. Я вскочил, приветствуя незнакомого офицера, и чуть было не вскрикнул. Передо мной сидел Беленький. Из-под фуражки «гусара» дымился чуб.
– Вот, возвратился, – как-то буднично обронил он. – Один… – добавил медленно это короткое и страшное.
На груди Беленького к колодке юбилейной медали прижались колодки ордена Красной Звезды и неизвестной мне награды.
– Жара там, вот и уехал, – закончил он горькой усмешкой.
Спустя несколько лет дорога привела меня в гарнизон, где начинал срочную службу. Я стоял в комнате Боевой славы и вспоминал, что мог, из истории свой первой части. Небольшой, но яркой. Переходя от стенда к стенду, я обратил внимание на один, видимо, недавно оборудованный. И вдруг… Я чуть не принял положение «смирно». Чернявый, улыбающийся Беленький смотрел с траурного фото. Подпись не могла солгать: «Погиб при выполнении интернационального долга. Посмертно награждён орденом Красного Знамени». И ни слова больше.
Я шёл с поэтом-фронтовиком к своему квадрату.
– Вот здесь я убирал территорию, – сказал я. – И вот тут познакомился с лейтенантом Беленьким. Другого такого не встречал.
«Окрасился месяц багрянцем…». Как не хватало сейчас этой светлой песни, которая меня выпрямляет.
Николай Стародымов, подполковник запаса
Николай Александрович Стародымов – прозаик, журналист. Подполковник запаса, донской казак, потомственный офицер. Участник боевых действий, кавалер трёх боевых наград. На всех войнах побывал в качестве военного журналиста.