Горячие ветры
Шрифт:
Дело в том, что предвоенная ситуация требовала подготовить подростков, хорошо владеющих немецким языком, для разведывательно-диверсионной работы: собирать сведения, уметь незаметно передавать их, в случае необходимости заложить мину.
Летом Люба уехала в Москву в пионерско-комсомольский лагерь. На самом деле она училась в специальной разведывательно-диверсионной школе в районе Ростокино.
Домой она привезла грамоты за победы в волейбольных и баскетбольных соревнованиях. На самом деле никаких соревнований не было,
Сотрудники разведшколы даже не предполагали, что немцы так быстро дойдут до Москвы, а законспирированная агентура должна будет приступить к работе.
Волею случая получилось, что деревни Крюково и Жилино стали узлом обороны врага, хорошо укреплёнными. А Люба, согласно легенде, должна была разыграть из себя девочку, которой нравится всё немецкое. Никто не знал того, что взрыв в деревне Крюково организовала и провела Люба. Немцы сбились с ног, разыскивая партизан.
Люба лежала в кровати с закрытыми глазами и всё думала: почему вдруг гауптман стал подозревать её? Она тщательно перебирала минуту за минутой, час за часом, раздумывая: где же она могла допустить ошибку?
Но так и не найдя ответа, уснула.
Следующие четыре дня она вела себя очень-очень осторожно. Выходила во двор кормить скотину, тут же возвращалась обратно и хлопотала по дому. В последний день ноября, когда она вышла во двор, то вдруг услышала треньканье синички. Она обернулась на звук и вдруг увидела отпечатки своих валенок на снегу. Страшная мысль пронзила её: еще год тому назад, чтоб её валенки не скользили, отец прибил к ним резиновые набойки. И, возможно, когда она шла по первоснегу затемно утром 7 ноября в Крюково, следы частично остались. Неужели её выследили?
В глубокой задумчивости Люба возвратилась обратно. Вдруг она услышала, как со стороны деревни раздались крики. В одном из домов начался пожар. Люба быстро накинула платок, запахнулась в телогрейку и со всех ног кинулась туда. Костику она наказала оставаться дома.
Вокруг горящего дома сгрудились жители деревни Жилино и громко охали: в избе оставалась старая бабушка и двое маленьких детей.
Люба немедля кинулась в дом. Старая женщина сидела в сенях обессиленная. К ней прижимались мальчик и девочка трёх и четырёх лет. Люба вытолкнула детей, и они кубарем полетели с крыльца. Жители подхватили плачущих и кричащих ребятишек, а старушка была уже почти в бессознательном состоянии.
Люба быстро сняла свои валенки с ног и бросила их в горящее пламя. А сама в длинных вязаных крестьянских носках из овечьей шерсти, подхватив бабушку, вырвалась наружу.
Несколько ещё не старых женщин кинулись им навстречу. Люба сошла с крыльца и потеряла сознание. Сердобольные жители довели Любу до её дома. Иногда сознание возвращалось к Любе, и она делала несколько шагов, но потом опять впадала в забытьё.
Навстречу ей кинулась Валентина Никаноровна. Девочку занесли домой, и стали отпаивать от угара клюквенным морсом. Постепенно Люба пришла в себя.
Мать случайно посмотрела на её ноги и закричала:
– Люба! Где твои валенки?
Сознание вернулось к Любе, но она притворилась непонимающей и стала закатывать глаза. Односельчанки стали рассказывать Валентине Никаноровне, какая у неё героическая дочь и что если бы не её смелость, то детишки и их бабушка сгорели бы заживо. Да, теперь они погорельцы, дома у них нет, но зато остались живы.
На другом конце деревни жили родственники этой семьи, и они сказали, что обязательно возьмут пострадавших к себе.
Костик расплакался:
– Люба! Как же ты без валенок почти километр шла по снегу?
Люба старательно играла: мотала головой, строя из себя непонимающую.
Теперь улик против неё не осталось.
Кто-то из немецких солдат сообщил гауптману о произошедшем в деревне. Тот прибежал в избу к Богатырёвым и увидел такую картину: Люба лежит в спальне, а Валентина Никаноровна сухой варежкой растирает ей ноги. Какими бы ни были теплыми шерстяные носки, а все равно девушка слегка поморозилась.
Немец принёс бутылку шнапса. Мать и Люба в ужасе замахали руками. Но немец взял чашку, плеснул туда шнапса, затем вырвал из рук Валентины Никаноровны варежку, обмакнул её в чашку и стал растирать ноги девушки. Постепенно в ногах появилось покалывание, и Любе стало чуть-чуть легче. Ей снова давали клюквенный морс, а потом заварили крепкий чай.
Потрясённый поступком девушки, немец принёс две банки тушенки, открыл их и галантно сказал:
– Ешьте, фройляйн! Если бы вы спасли немецких солдат, а не этих недоносков, то фюрер наградил бы вас железным крестом.
Люба съела несколько ложек тушёнки, потом выпила крепкий чай и впала в забытьё.
В себя она пришла только 3 декабря 1941 года. Возле кровати сидел Костик, а на стоящей рядом табуретке стояла банка с тёплой водой. Время от времени Костик протирал ей лоб и лицо, а также руки. Температура спала, молодой организм победил болезнь. Любу уже почти не знобило, но во всём теле была слабость.
Со двора вернулась Валентина Никаноровна и радостно заохала, увидев пришедшую в себя дочь. Она приготовила ей куриный бульон и заботливо начала кормить дочь из ложечки.
Уже 4 декабря Люба могла сидеть на кровати и дрыгать ногами – они не болели.
Люба осторожно надела носки и решила пройтись по спальне. Её не тошнило и не покачивало. Девушка поняла, что уже здорова.
А 5 декабря, днём, Костик принес ошеломительную новость: началось контрнаступление под Москвой. Издалека доносилась глухая канонада, немцы стали раздражительными, люди лишний раз старались не показываться им на глаза.
Рано утром 6 декабря в спальню зашёл Фридрих Паульсен.