Горящая колесница
Шрифт:
— Нет, так нельзя. Пожалуйста, доверьте ему дело.
— А вам разве не будет досадно?
— Ещё как досадно! — Голос Икуми зазвенел от волнения.
Хомма молча взглянул на неё и заметил, как дрожат круглые щёчки.
— Мне тяжело, но гораздо тяжелее смотреть, как он сидит дома и мучается, переживает из-за Сёко-сан!
— Ну, это вы преувеличиваете. Ничего такого нет.
— Почему вы так уверены? Ведь вы, господин следователь, совсем не знаете Тамоцу.
Она даже смутила его своим напором.
— Но ведь, как бы ни были дороги друзья детства, сейчас для Тамоцу важнее вы
— Верно, важнее. Он очень заботливый. Но ведь это совсем другое! В смысле — по-другому…
— Что — по-другому?
Голос Икуми стал совсем тихим.
— Хомма-сан, у вас есть друзья с самого детства?
— Есть, но теперь мы не так уж и близки.
— Тогда вы не поймёте.
— Но ведь и Тамоцу с Сёко, когда выросли, не были такими уж друзьями?
— И всё-таки они друг друга помнили. Тамоцу-тян всё время о ней беспокоился, о Сёко-сан. Она в Токио уехала, связалась со ссудными кассами, наделала долгов, пошла в бар работать, а он переживал из-за такой женщины. Потому что любил.
— Постойте-ка, вы сказали «любил», но это совершенно иное чувство, чем он испытывает к вам, ведь так?
— Иное, да. Потому я и говорю: пусть. Пусть для неё Тамоттян готов на всё, я согласна. Но это сейчас. Если на этом всему будет положен конец. А чтобы это тянулось я дальше — не хочу.
Икуми опустила голову. На тыльную сторону лежащей на коленях ладони упала слеза.
— Ну-ну, вам сейчас вредно волноваться!
Хомма попытался произнести это легко, но его собеседница даже не улыбнулась, она вовсе не собиралась менять тему разговора. Брови её всё ещё были насуплены.
— Меня Тамоттян зовёт просто: «Икуми», а Сёко для него — Сии-тян, — прошептала она скороговоркой. — Он всё время о ней думает, всегда её будет любить. Ведь у них общее детство и общие воспоминания. А мне и возразить нечего…
Глядя на Икуми, Хомма вспомнил вдруг лицо Икари, вспомнил его голос, когда он обращается к фотографии Тидзуко перед их домашним алтарём: «Тии-тян!»
— Ну, если бы он так любил её, он бы женился на ней, верно?
Икуми усмехнулась:
— Похоже, что Сёко-сан не прельщал такой жених, как Тамоцу. Но даже если это и не так, они были слишком близкие люди, чтобы пожениться.
«Слишком близкие, чтобы пожениться», — нечто похожее он тоже уже слышал от Икари.
— Детская дружба — это ведь совсем не то, что любовь или брак, я точно знаю. И к тому же…
— Что?
Икуми по-ребячески, ладошкой размазала слёзы по лицу:
— Он ведь очень виноват перед Сёко, и теперь его мучает совесть. Ведь он же заподозрил, что она сама убила мать. Понимаете? Вот поэтому…
— Чтобы изжить стыд?
— Да. Конечно, «изжить стыд» — это чересчур красиво сказано… Просто он делом хочет показать, что чувствует свою вину.
В голове у Хоммы слова Икуми и честное лицо Тамоцу слились в цельный образ.
— К тому же это ведь из-за того, что тётя Тосико Сэкинэ погибла такой смертью, мы с Тамоцу повстречались Это и послужило поводом для того, чтобы мы стали мужем и женой. Вы же понимаете, как для нас это важно. Поэтому дайте Тамоцу шанс, пусть наконец почувствует, что его совесть чиста…. А отпуск он может себе позволить: мы ведь и в свадебное путешествие
Хотя слёзы уже высохли, глаза Икуми ещё плакали. Конечно, ей было горько, но эта мудрая женщина понимала, что, покуда муж будет носить в себе этот груз, ей не одолеть образы прошлого из его воспоминаний.
«Сильная… — понял Хомма. — Интересно, эта сила была дана ей от природы?»
Решившись, он объявил:
— Когда с этим делом покончим, пусть покупает вам какой-нибудь роскошный, дорогущий подарок.
Икуми рассмеялась:
— Он нам дом построит. Земля есть уже. Я бы хотела жить в таком доме, — знаете, сейчас делают, чтобы в центре холл без второго этажа, потолок под самой кровлей?
— Да, здорово!
Наконец заскрипела раздвижная дверь — вернулся Тамоцу. Да что там, наверняка какое-то время стоял под дверью и слушал. Опустив голову, он смотрел себе под ноги.
— Ну что, Тамоттян, пошли? — окликнула его, поднимаясь, Икуми. Она обернулась к Хомме. — Да, вот ещё… Если Тамоттян окажется вам в этом деле полезным, ему могут от Полицейского управления дать почётную грамоту?
Тамоцу смутился:
— Вот дурочка, ну что ты говоришь!
— А что, разве плохо? Неужели не дадут? Хонда-старший очень любил вешать на стенку почётные грамоты. Только вот Тамоттян ни одной не заслужил, пока что у него есть только диплом за отсутствие пропусков занятий во втором классе средней школы — такие всем дают.
Наконец-то атмосфера потеплела, и Хомма от души расхохотался:
— О грамоте похлопочу!
17
На такси они подъехали к тому самому дому, но, поскольку Тамоцу предупредил, что с ногой, как у Хоммы, «по ступенькам не полезешь», злосчастную лестницу прежде всего обошли кругом и посмотрели на неё снизу. Уже этого хватило, чтобы понять, что к чему.
Бетонные ступени нависали сверху почти под прямым углом, создавалась иллюзия того, что они вот-вот тебя раздавят, подобно горному оползню. При этом света почти не было, под ногами — темнота. Перила, вообще-то, были, но крутые ступени к тому же оказались и узкими, так что даже трезвому человеку стоило лишь чуть-чуть оступиться, чтобы потерять равновесие и лететь кувырком до самого низа.
— Такая лестница — готовое орудие убийства, правда? — пробормотала Икуми, зябко поёживаясь. — Мне ещё до этого случая всякий раз, когда мимо проходила, вспоминался «Изгоняющий дьявола»…
— Что это — «Изгоняющий…»?
— А, вы кино не смотрите… — разочарованно протянула женщина.
С торца здания незаметно притулился допотопный лифт, на нём они поднялись на третий этаж. Два нижних этажа дома занимал банк, там этот лифт не останавливался. На полу в кабине постелен был дешёвенький красный ковролин, стены — сплошь исписаны.