Горящая земля
Шрифт:
— Тебе вполне по силам заплатить такую виру. Епископ Ассер настаивал, чтобы она была куда больше, но король милостив.
Бревно в очаге внезапно затрещало, напугав борзых, которые дернулись и заскулили. Огонь вспыхнул с новой силой, осветив комнату, отбрасывая дрожащие тени. Через этот огонь я посмотрел на Беокку.
— Епископ Ассер! — бросил я сердито.
— Что — епископ Ассер?
— Годвин был его щенком.
— Епископ разглядел в нем святость, да.
— Он увидел способ удовлетворить свое желание, — прорычал я, — избавить от меня Уэссекс!
Я
— Этот кусок валлийского дерьма сказал Годвину, что нужно говорить. Не Святой Дух говорил устами Годвина, отец, а епископ Ассер.
Беокка посмотрел на меня через мерцающий огонь.
— Ты знаешь, что пламя ада не дает света? — спросил он.
— Не знаю.
— Это одно из таинств Бога, — сказал Беокка. Потом, крякнув, встал. Стряхнул с плеч мой плащ и тяжело оперся на палку. — Что мне передать королю?
— Это твой Бог ответственен за ад? — спросил я.
Беокка нахмурился, размышляя.
— Хороший вопрос, — в конце концов, сказал он, хотя и не дал ответа. — Как и мой вопрос. Что мне передать королю?
— Что он получит ответ на рассвете.
Беокка слегка улыбнулся.
— И каким будет ответ, господин Утред?
— Это он узнает на рассвете.
Беокка кивнул.
— Ты должен отправиться во дворец один, без оружия, без кольчуги, в простой одежде. Мы пошлем человека, чтобы забрать твою ведьму. Твои дети будут возвращены, когда ты заплатишь сотню шиллингов. Остаток виры следует заплатить в течение шести месяцев.
Он похромал к двери, ведущей во двор, потом повернулся и уставился на меня.
— Позволь мне умереть в мире, господин Утред.
— Наблюдая за моим унижением?
— Зная, что твой меч будет служить королю Эдуарду. Что Уэссекс будет в безопасности. Что дело Альфреда не умрет вместе с ним.
Тогда я впервые услышал, как Эдуарда называют королем.
— Ты получишь ответ на рассвете, — повторил я.
— Господь да пребудет с тобой, — ответил Беокка и похромал в ночь.
Я услышал, как тяжелая наружная дверь захлопнулась, как засов упал на место, и вспомнил, как Равн, слепой скальд, отец ярла Рагнара, говорил, что наши жизни похожи на странствие через неведомое море. Иногда, говорил он, мы устаем от спокойных вод и ласковых ветров — и тогда у нас нет другого выхода, кроме как круто налечь на рукоять рулевого весла и двинуться к серым облакам, пенистым гребням волн и буйной опасности.
— Это — наша дань богам, — говорил он мне.
Я все еще не знаю, что он имел в виду, но в звуке захлопнувшейся двери я услышал эхо тяжелого удара рулевого весла, которое перекинули в другую сторону.
— Что будем делать? — спросил Финан.
— Я скажу тебе, чего я не буду делать, — сказал я. — Я не дам клятву верности этому чертову ребенку!
— Эдуард — не ребенок, — мягко сказал Финан.
— Он бесхарактерный маленький ублюдок, — сердито заявил я. — Он одурманен своим Богом, как и его отец. Он привык сосать уксус из груди этой суки, жены Альфреда, и я не дам ему клятвы.
— Он скоро будет королем Уэссекса, — заметил Финан.
— И почему? Потому что ты и я продолжаем заботиться о безопасности его королевства, ты и я! Если Уэссекс живет, мой друг, то лишь потому, что ирландский коротышка и язычник из Нортумбрии поддерживают в нем жизнь! А они про это забыли.
— Коротышка? — улыбаясь, переспросил Финан.
— Посмотри на свой рост, — ответил я.
Мне нравилось дразнить его подобным образом — он был невысок — хотя внешность Финана была обманчива, потому что он управлялся с мечом с удивительной быстротой.
— Надеюсь, их Бог проклянет их проклятое королевство, — выплюнул я.
Потом подошел к сундуку, стоявшему в углу комнаты, открыл его, пошарил внутри, нашел сверток и принес Скади.
Я почувствовал острую боль, прикоснувшись к кожаному свертку, потому что эти вещи принадлежали Гизеле.
— Прочти их, — сказал я, бросив ей сверток.
Она развернула ольховые палочки. Их было две дюжины, не длиннее предплечья человека, отполированные пчелиным воском до идеального блеска.
Финан перекрестился при виде языческой магии, но я научился доверять рунным палочкам. Скади взяла их одной рукой, слегка приподняла, закрыла глаза и выпустила. Палочки застучали на полу, и она наклонилась, чтобы прочитать их послание.
— Она не увидит там свою смерть, — тихо предупредил меня Финан, намекая на то, что я не должен доверять ее толкованию.
— Мы все умрем, — сказала Скади, — и палочки не говорят обо мне.
— А что они говорят? — спросил я.
Она уставилась на узор.
— Я вижу крепость, — в конце концов, проговорила она, — и вижу воду. Серую воду.
— Серую? — спросил я.
— Серую, господин, — ответила она. То был первый раз, когда она назвала меня господином. — Серую, как инеистые великаны [9] , — добавила она, и я понял, что Скади имеет в виду север у ледяного мира, где инеистые великаны шествуют по свету.
9
Инеистые великаны — в германо-скандинавской мифологии предвечные великаны, жившие еще до асов.
— А крепость? — спросил я.
— Она горит, господин. Она горит, горит и горит. Песок на берегу черный от пепла.
Я дал ей знак поднять рунные палочки и вышел на террасу.
Была еще середина ночи, и небо было черным от туч и сыпало мелким дождем. Я прислушался к шуму воды, прорывающейся между сваями старого моста, и подумал о Стиорре, своей дочери.
— Серая? — спросил Финан, присоединяясь ко мне.
— Это означает север, — сказал я, — и Беббанбург на севере, и южный ветер принесет его пепел на пески Линдисфарены.