Горящая земля
Шрифт:
— Там было золото, — поправил Финан.
Она покачала головой.
— Скирнир не в силах с ним расстаться. Он щедр со своими людьми. Он покупает оружие, кольчуги, корабли, весла, еду. Он покупает рабов. Но он приберегает все, что может. Он любит открывать люк и смотреть на свое сокровище. Его трясет, когда он любуется на него. Он его любит. Однажды он сделал постель из золотых монет.
— И они впились тебе в спину? — весело спросил Финан.
Скади как будто не услышала его, она смотрела
— В той комнате есть золото и серебро, господин, и его хватит, чтобы осветить твои мечты.
— Другие, должно быть, уже пытались его захватить, — сказал я.
— Пытались. Но вода, песок и прилив — такие же хорошие защитники, как и каменные стены, господин, и у него верная стража. У него есть три брата и шесть кузенов, и все они служат ему.
— Сыновья? — спросила Этне.
— От меня детей у него нет. Много детей от рабынь.
— Почему ты вышла за него замуж? — спросила Этне.
— Меня продали ему. Мне было двенадцать, у моей матери не было денег, а Скирнир меня захотел.
— И все еще хочет, — задумчиво проговорил я, вспоминая, как он предлагал Альфреду вознаграждение за возвращение Скади.
— У этого ублюдка множество людей, — с сомнением проговорил Финан.
— Я могу найти людей, — негромко сказал я — и повернулся, потому что в заднюю дверь таверны вбежал Ситрик.
— Люди, — сказал он, — там, снаружи, по меньшей мере тридцать человек, господин, все при оружии.
Итак, мои подозрения подтвердились. Гутлаку был нужен я, мое сокровище, мой корабль и моя женщина.
А мне было нужно золото Скирнира.
2
Я распахнул переднюю дверь таверны и увидел, что на причале ожидают еще люди. Их, казалось, испугало мое появление, настолько испугало, что большинство попятилось. Их было не меньше пятидесяти, некоторые с копьями и мечами, но большинство — с топорами, серпами и палками. Значит, это был городской люд, поднятый Гутлаком для ночной предательской работы.
Но больше всего меня обеспокоило то, что горстка из них держала луки. Они не сделали попытки захватить «Сеолфервулфа», стоящего у конца пирса и освещенного тусклым светом костров, над которыми сушилась сельдь — огни горели над узкой линией, отмечавшей на берегу высшую точку подъема прилива. Огоньки отражались от кольчуг Осферта и его людей, от наконечников их копий, мечей и топоров. Осферт выстроил поперек пирса «стену щитов», и она выглядела грозной.
Я закрыл дверь и уронил засов в скобы. У Гултака явно не было желания атаковать людей Осферта, значит, он хотел сперва захватить нас, а потом использовать нас как заложников, чтобы завладеть кораблем.
— Нам придется драться, — сказал я своим людям.
Вытащив Осиное Жало из-под плаща, я с удовольствием наблюдал, как в руках других тоже появилось оружие. По большей части — короткие мечи вроде Осиного Жала, но Рорик, датчанин, которого я взял в плен во время одного из карательных рейдов в Восточную Англию и который предпочел дать клятву верности мне, а не возвращаться к своему господину, каким-то образом ухитрился притащить сюда боевой топор.
— Там есть люди, — сказал я, показывая на переднюю дверь. — И там тоже, — я показал в сторону пивоварни.
— Сколько, господин? — спросил Сердик.
— Слишком много, — ответил я.
Я не сомневался, что мы сможем прорубить себе путь к «Сеолфервулфу», потому что городской люд, вооруженный серпами и палками, будет легким противником для моих испытанных воинов, но из-за лучников за дверью моя команда могла понести заметные потери, а мне и так не хватало людей. Луки, которые я заметил, были короткими, охотничьими, но их стрелы все равно были смертельно опасны для людей, не носящих кольчуг.
— Если их слишком много, господин, тогда лучше атаковать теперь, а не ждать, пока их станет еще больше, — предложил Финан.
— Или подождать, пока они устанут, — сказал я.
В заднюю дверь таверны робко постучали. Я кивнул Ситрику, он отпер дверь и потянул ее на себя. Мы увидели жалкое с виду создание, тощее и испуганное, одетое в изношенную черную рясу, поверх которой висел деревянный крест — незнакомец нервно вцепился в него. Он закивал нам. Я мельком успел увидеть вооруженных людей во дворе, прежде чем этот человек бочком вошел в таверну, а Ситрик запер за ним дверь и заложил ее на засов.
— Ты священник? — спросил я.
Тот кивнул.
— Итак, Гутлак прислал священника, — продолжал я, — потому что слишком испуган, чтобы сунуть сюда свое рыло?
— Управляющий не собирается причинить тебе зла, господин, — сказал священник.
Он был датчанином, что меня удивило. Я знал, что датчане Восточной Англии приняли христианство, но всегда думал, что это расчетливый ход, чтобы избавиться от угрозы Альфреда Уэссекского. Однако, похоже, некоторые датчане и впрямь стали христианами.
— Как тебя зовут, священник?
— Кутберт, господин.
Я глумливо осклабился.
— Ты взял христианское имя?
— Мы так и поступили, господин, когда приняли христианство, — сказал он, волнуясь. — А Кутберт, господин, был самым святым человеком.
— Я знаю, кто он такой, — ответил я. — И даже видел его труп. Итак, если Гутлак не хочет причинить нам зла, тогда мы можем вернуться на наш корабль?
— Твои люди могут, господин, — робко проговорил отец Кутберт, — если ты и твоя женщина останетесь, господин.