Горящая земля
Шрифт:
Бранна была его женой, но, как я догадывался, не компаньонкой ни в постели, ни в доме, ни где-либо еще. Хэстен охотно позволил ей креститься просто потому, что она была для него неважна. Хотя Альфред, с его возвышенным взглядом на брак, никогда бы не понял такого цинизма.
Что касается сыновей Хэстена, я сомневался, что он воспринимает их крещение всерьез. Как только они покинут Лунден, он наверняка прикажет им забыть про эту церемонию. Дети легко меняют веру. Хорошо, что большинство из них, вырастая, в конце концов, обретают здравый смысл.
Процессию
Альфред шел медленно, ему явно нездоровилось, но он отказался ехать в повозке.
Его старый экипаж, который я бросил в канаве возле Феарнхэмма, починили, но Альфред настоял на том, чтобы идти пешком, потому что ему нравилось унижаться, приближаясь к своему Богу пешим. Иногда он опирался на Этельреда, и, таким образом, король и его зять болезненно хромали вверх по холму. Этельфлэд шла на шаг позади мужа, а за ней и за Хэстеном следовали посланники из валлийских земель и Франкии, которые проделали немалый путь, чтобы стать свидетелями чуда обращения датчан.
Хэстен поколебался, прежде чем войти в церковь. Подозреваю, он считал, что это вполне может оказаться засадой, но Альфред приободрил его, и датчане робко шагнули внутрь, убедившись, что там нет ничего опаснее стада монахов в черных рясах.
В церкви было очень тесно. Я не хотел там быть, но посланец Альфреда настаивал на моем присутствии, поэтому я встал в самом дальнем конце и наблюдал, как от высоких свечей поднимается дым, и слушал пение монахов, временами тонувшее в шуме дождя, который дробно стучал по тростниковой крыше.
На маленькой площади снаружи собралась толпа, и перепачканный землей священник стоял на табурете в дверях святилища, чтобы повторять промокшим людям слова епископа Эркенвальда. Священнику приходилось орать, чтобы его услышали сквозь шум ветра и дождя.
Перед алтарем стояли три бочки, опоясанные серебряными обручами, наполненные до половины водой из Темеза.
Бранну, совершенно растерянную, уговорили забраться в среднюю бочку. Она издала короткий крик ужаса, погрузившись в холодную воду, потом встала, дрожа, скрестив руки на груди. Двух ее сыновей бесцеремонно усадили в бочки, стоявшие по бокам, после чего епископ Эркенвальд и епископ Ассер пустили в ход черпаки, чтобы полить водой испуганных мальчиков.
— Взирайте на сошествие духа! — прокричал брат Ассер, опрокинув черпак на их головы.
Оба епископа намочили волосы Бранны и проговорили ее новое христианское имя — Этельбран.
Альфред сиял от восторга.
Трое датчан стояли, дрожа, пока хор облаченных в белые длинные одежды детей пел бесконечную песню.
Помню, как Хэстен медленно повернулся, чтобы поймать мой взгляд. Он приподнял бровь и с трудом подавил ухмылку. Мне показалось — он наслаждается этим водяным унижением своей некрасивой жены.
После церемонии Альфред поговорил с Хэстеном, а потом датчане ушли, нагруженные дарами. Альфред дал им сундук с монетами, огромное серебряное распятие, Евангелие и раку с косточкой пальца Святой Этельбурги. Эту святую, кажется, втащили на небо при помощи золотых цепей, но ей пришлось оставить внизу хотя бы один палец.
Дождь лил еще сильней, когда «Дракон-Мореплаватель» отошел от причала. Я услышал, как Хэстен выкрикнул приказ своим гребцам, лопасти весел погрузились в грязную воду Темеза, и корабль устремился на восток.
Той ночью был задан пир, чтобы отпраздновать великие события дня. Хэстен, вероятно, упросил, чтобы его избавили от участия в пире, что было невежливо с его стороны, так как еда и эль подавались в его честь. Но это, несомненно, было мудрым решением датчанина. Люди не могут носить оружия в королевском доме, но эль, конечно, спровоцировал бы драки между людьми Хэстена и саксами.
Как бы то ни было, Альфред не оскорбился. Для этого он был слишком счастлив. Может, король и видел свою приближающуюся смерть, но полагал, что его Бог поднес ему великие дары. Он видел полный разгром Харальда, а теперь наблюдал, как Хэстен привез свою семью на крещение.
Я услышал, как Альфред сказал епископу Эркенвальду:
— Я оставлю Уэссекс в безопасности.
— Я верю, что вы не покинете нас еще много грядущих лет, — лицемерно ответил Эркенвальд.
Альфред похлопал епископа по плечу.
— Все в руках Господних, епископ.
— А Господь прислушивается к молитвам своих людей, повелитель.
— Тогда молись за моего сына, — сказал Альфред, повернувшись, чтобы посмотреть на Эдуарда, который со смущенным видом сидел во главе стола.
— Я никогда не перестаю за него молиться, — ответил епископ.
— Тогда молись сейчас, — радостно проговорил Альфред, — и проси Бога благословить наш пир!
Эркенвальд подождал, пока король усядется за стоящий на возвышении стол, а потом молился громко и долго, заклиная своего Бога благословить еду, которая остывала, а потом благодаря его за мир, который теперь наверняка ожидает Уэссекс.
Но его Бог не слушал.
С того пира и начались все беды. Полагаю, мы наскучили богам; они посмотрели вниз, увидели счастливого Альфреда и по своему обыкновению решили, что пора бросить игральные кости.
Мы находились в огромном римском дворце, здании из кирпича и мрамора, залатанного сакскими плетнями и тростником. В зале имелся помост, на котором обычно стоял трон, но теперь длинный помост был завешан зеленой льняной тканью, а Альфред сидел в центре стоящего на возвышении длинного стола, между своей женой Эльсвит и своей дочерью Этельфлэд. Кроме служанок, они были единственными женщинами, присутствовавшими на пиру. Этельред сидел рядом с Этельфлэд, а Эдуард — рядом с матерью. Другие шесть мест за тем столом занимали епископ Эркенвальд, епископ Ассер и самые важные посланники из чужеземных стран.