Горящая земля
Шрифт:
— Господин! Господин!
— В чем дело?
Он не ответил, просто показал туда, откуда мы ехали.
Я повернулся и увидел густеющий столб дыма на восточном горизонте. Как часто я видел такие огромные дымы! Многие из них были делом моих рук, метками войны.
— Что это? — спросила Этельфлэд.
— Хэстен, — ответил я, забыв про глупость моего сына. — Это должен быть Хэстен.
Я не мог придумать другого объяснения.
Война началась.
3
Семьдесят наших людей ехали к дыму, который теперь казался темным, медленно двигающимся пятном на туманном горизонте. Половина из этих семидесяти были моими воинами, половина — мерсийцами. Я оставил своих детей в деревне, где Осферт и Беорнот получили приказ дожидаться нашего возвращения.
Этельфлэд настояла на том, чтобы поехать с нами. Я пытался ее остановить, но она не желала выполнять моих приказов.
— Это моя страна, — твердо сказала она, — мой народ, и мне нужно видеть, что с ними делают.
— Вероятно, ничего, — отозвался я.
Пожары не были редкостью. Дома имели соломенные крыши и открытые очаги, а искры и солома уживаются плохо. Но все равно у меня было предчувствие, которое заставило меня надеть кольчугу, прежде чем мы поехали обратно.
При виде дыма я первым делом подумал о Хэстене, и хотя, поразмыслив, счел это объяснение менее вероятным, все равно не мог до конца избавиться от подозрений.
— Других дымов нет, — заметил Финан, когда мы проделали половину своего недавнего пути.
Обычно, если армия мародеров следовала через страну, она поджигала каждую деревню, однако только один темный столб дыма поднимался к небу.
— И Лекелейд далеко от Восточной Англии, — продолжал Финан, — если этот пожар в Лекелейде.
— Верно, — буркнул я.
Лекелейд был далеко от лагеря Хэстена в Бемфлеоте и так глубоко в стране саксов, что любая датская армия, двинувшись прямо на Лекелейд, подвергала бы себя опасности. Такой риск не имел смысла, поэтому и мне, и Финану хотелось верить, что причиной огня послужили просто случайная искра и сухая солома.
Пожар и в самом деле был в Лекелейде. Чтобы убедиться в этом, пришлось потратить немало времени, так как земля была плоской и деревья мешали обзору, но, как только мы приблизились настолько, что смогли увидеть поднимающийся дрожащий жар, у нас не осталось сомнений.
Мы ехали вдоль реки, но теперь я свернул в сторону, чтобы приблизиться к деревне с севера. Я считал, что именно туда станет отступать любой датчанин, и у нас будет шанс перехватить врага. Здравый смысл все еще говорил, что это должен быть обычный пожар, но мои инстинкты неприятно покалывали меня.
Мы добрались до северной дороги и увидели, что она перепахана копытами. Стояла сухая погода, поэтому отпечатки копыт не были четкими, но я с первого взгляда мог сказать, что отпечатки оставлены не лошадьми людей Алдхельма, который всего день назад по той же самой дороге приблизился к Лекелейду. Следов было слишком много, и те, что вели на север, по большей части перекрывали те, что вели на юг.
Значит, кто бы ни являлся в Лекелейд, он уже уехал прочь.
— Явились и ушли, — сказал отец Пирлиг.
Он был в рясе священника, но на его поясе висел длинный меч.
— Их было не меньше сотни, — сказал Финан, глядя на отпечатки копыт, рассыпавшиеся по обе стороны дороги.
Я посмотрел на север, но ничего не увидел.
Если бы налетевшие всадники все еще находились неподалеку, была бы видна висящая в воздухе пыль, но все вокруг было спокойным и зеленым.
— Давайте поглядим, что натворили ублюдки, — сказал я и повернул на юг.
Кто бы сюда ни являлся — а я не сомневался, что то были люди Хэстена, — их набег был быстрым. Я догадался, что они приблизились к Лекелейду в сумерках, сотворили все, что хотели, а на рассвете ушли. Они знали, что находятся опасно глубоко в сакской Мерсии, поэтому не медлили. Они ударили стремительно, и в этот самый миг торопились обратно, к более безопасным возвышенностям, в то время как мы ехали в сторону густеющего запаха древесного дыма. Древесного дыма и горящей плоти.
Монастырь исчез, верней, превратился в пылающий остов из дубовых балок, которые при нашем приближении наконец-то рухнули с оглушительным треском, заставившим попятиться моего скакуна. Угольки, кружась, летели вверх в огромном клубе раздуваемого ветром дыма.
— О, великий Боже, — сказала Этельфлэд, крестясь.
Она в ужасе смотрела на ту часть палисада, что пощадил огонь. Там, широко раскинув руки, висел маленький голый труп.
— Нет! — крикнула Этельфлэд и погнала лошадь сквозь горячий пепел, который ветер нес от огня.
— Вернись! — прокричал я, но Этельфлэд соскочила с седла и упала на колени перед трупом женщины.
То была Вербурх, аббатиса. Ее распяли на палисаде, проткнув руки и ноги большими черными гвоздями. Даже ее небольшой вес разорвал плоть, сухожилия и кости близ огромных гвоздей, так что раны тянулись вниз и ручейки сворачивающейся крови виднелись на ее жалко тонких руках.
Этельфлэд поцеловала босые ноги аббатисы.
Дочь Альфреда сопротивлялась, когда я попытался ее оттащить.
— Она была хорошей женщиной, Утред! — протестующе сказала она.
И тут разорванная правая рука сорвалась с гвоздя и труп наклонился; рука упала, ударив Этельфлэд по голове. Этельфлэд негромко вскрикнула, потом поймала изорванную окровавленную ладонь и поцеловала ее.
— Она благословила меня, Утред. Она была мертва и все равно меня благословила! Ты видел?
— Пойдем отсюда, — ласково сказал я.
— Она ко мне прикоснулась!
— Пойдем отсюда, — повторил я, и на сей раз Этельфлэд позволила оттащить себя от трупа, от жара огня, полыхавшего как раз за палисадом.