Господа офицеры! Книга 2
Шрифт:
Ночью разбудили: — Господа офицеры вставайте! Ваша очередь в заставу.
Взводный повёл на окраину станицы. Сменили взвод третьей роты. Предстояло нести охрану станицы с запада, со стороны Ростова. Пётр штык к винтовке примыкать не стал. У него винтовка что со штыком, что без штыка, точно била. Да и не видно ни черта ночью, ни целик, ни мушку не разглядишь, стрелять только залпами по направлению. В спину стал задувать ветерок, выдувая из-под шинели тепло. Достали башлыки, утеплились, но всё равно зябко. Земля ночью подмёрзла, под ногами не хлюпало, сапог становился на твердь. На глубоких лужах корка льда. Не суйся на ровное светлое пятно и не провалишься. Иди по черноте, хоть неудобно, но вполне нормально.
Взводный растянул в цепь, приказал залечь и слушать ночь.
—
— Да, — согласился лежащий от него в трёх шагах на подстилке Аженов. — Надо было только по полтора, или два аршина брать. Сидеть хорошо, а лежать — маловато.
Разговоры в цепи затихли. Застава вслушивалась в ночь. Через полчаса прошли отделённые, предупредили, что, если начнут подмерзать, вставали по одному, молча размяли замерзшие члены и опять ложились. На земле всё теплее, не так ветер выдувает.
Место для заставы было подобрано правильно. Чуть ниже вершины небольшого взгорка. И видно сверху лучше и от ветерка взгорок прикрывает. Глаза попривыкли и уже можно было в ночи что-то рассмотреть. Плохо, что горизонт видно был закрыт тучами и на границе земли и неба была абсолютно чёрная полоса, а может это был обман зрения. Звезд на небе видно не было, Луна из-за туч не просвечивала. Зимой, насколько вспомнил Пётр, Луна могла появляться только вечером и в начале ночи. А может вообще был период, когда её видно не было. Из того, что им рассказывали в училище, он чётко вынес, что Луна меняется от молодой до полной и затем стареющей за пятнадцать дней. Потом её пятнадцать дней ночью на небосводе не видно. И движется она относительно наблюдателя летом с востока на запад примерно в секторе шестьдесят градусов. Зимой направление движения с северо-востока на юго-запад. Три дня можно наблюдать на небосводе молодой месяц, три дня полнолуние, три дня старый. Все остальные дни из пятнадцатидневного цикла — половинку или больше освещённого диска Луны.
Пётр развязал мешок, пожевал колбасы с сухарём и съел пару карамелек. На фронте царило твёрдое убеждение, что сахар улучшает ночное зрение. Его перед рейдом, даже выдавали по куску разведчикам, если был, конечно. Встал, присел несколько раз, разгоняя кровь, помахал руками. Лёг снова.
Может и вправду видеть стал лучше, а может посветлело ближе к рассвету, но уже вдали различал чёрные гряды кустов в низинке.
— Наблюдаю движение в двухстах шагах, — тихо сказал он в сторону Озереева. — Передать по цепи.
Тоже самое сказал в другую сторону подпоручику Юриксону.
Над кустами что-то шевелилось, тёмное, непонятное и большое.
Пётр слышал, как его предупреждение понеслось влево и вправо. Какой-то придурок щелкнул затвором винтовки, как будто раньше не мог вогнать в ствол патрон. Штык Аженов надевать не стал, не желая выдавать себя блеском клинка, а вот револьвер вытащил из кобуры и за отворот заткнул. Второй наган упрятал в карман галифе.
Застава приготовилась к бою.
— Прямо перед собой, Огонь! — заорал взводный, рассмотрев, как эта непонятная темная масса спустилась в лощинку. Ударил залп и тут же заржали кони.
Клацнули затворы, загоняя в винтовки следующий патрон.
— Залпом, Огонь! — снова выкрикнул командир. И ударил второй залп, выкинув горячие пули в темень.
— Шашки вон! Вперёд! — раздалась ответная команда в темноте, и конница ринулась на заставу.
Офицеры успели дать ещё один залп, когда из ложбины вылетела конница. Из было много. Пётр единственный, кто успел расстрелять всю пачку патронов.
— Встать! — заорал взводный. — Отражение конной атаки!
Цепь встала, ощетинившись иглами штыков. Силы она не имела, так тонкая редкая преграда для конницы. Офицеры стояли на расстоянии трёх шагов друг от друга. Конник промчится свободно и шашкой башку снесёт тому, кто справа.
— Наганы к бою! — скомандовал Згривец.
Петр даже не стал поднимать с земли винтовку, лишь примкнул к ней штык. Это его последний резерв. Он вытащил второй наган и взял его в левую руку. Черная масса заполнила всю низинку и ринулась на взгорок. Забухали выстрелы наганов, перекрывая крики людей и ржание лошадей. Пётр стрелять не торопился. Первого всадника он вышиб из седла, когда тот был в пяти метрах. Не остановившийся сразу конь, чуть не сбил с ног. В дальнейшем поручик был осторожен. Завалил перед собой парочку лошадей, добив потом всадников. Убитые на склоне лошади не позволяли набрать конникам скорость. Аженов стрелял не только вперёд, но влево и вправо, прикрывая соседей. Юриксон, расстреляв все патроны опять схватился за винтовку. Перезарядить револьвер он уже не успевал. Озереев ещё палил из второго нагана. "Не зря у красных отняли!". Между Петром и подпоручиком вломился всадник. Пётр нажал на спуск, но последний патрон в нагане дал осечку. Красный уже замахнулся, чтобы снести голову Юриксону. У подпоручика не было левого глаза, и он его не видел. Петр дёрнул седока за ногу смахнув в мгновенье с седла. Нагнулся, полоснув по горлу засапожником. У головы просвистел клинок сбив папаху наземь. Конник потянул клинок назад, для повторного удара, но Аженов уже нырнул под лошадь и резко встал. Жеребец отчаянно заржал, почувствовав, как отрываются от земли задние копыта и рухнул набок, куда его отправил поручик вместе с ухватившимся за луку всадником. Всадника добил штыком Юриксон, а ошарашенный жеребец так и лежал, даже не делая попытки встать. Больше из ложбины никто не поднимался, прорвавшиеся в двух местах к станице конники обошли заставу по широкой дуге, развернулись и скрылись в темноте. Вслед ударили орудия первой батареи, выпустив пару снарядов. Раздался топот приближающейся от села конницы. Остатки красных быстро начали отходить в степь на запад, скрываясь в темноте. Где-то на востоке уже начало сереть, но над станицей пока стояла тьма. Застава перебила половину из налетевшей конной сотни, отделавшись одним зарубленным и одним раненым с располосованным саблей лицом. Захватили восемнадцать строевых лошадей под седлом. Утром обшарили всех убитых. Уцелевший раненый поведал, что конная сотня пришла из Ростова. Красные пустили слух, что Корнилов забрал все ценности из банка и сейчас их везёт в обозе. План был простой — втихую пробраться в станицу и пошарить в телегах.
Кроме патронов для нагана и двух сотен рублей, Пётр ничем не разжился. Даже гранат не было. Шашки пехотинцам не нужны. Юриксон снял с заколотого им казака хороший горский кинжал. Озереев нашёл себе хорошие сапоги. По седельным сумкам набрали много еды. Сала, колбасы, вяленого и сушёного мяса. Карабины, клинки, сбрую и лошадей приказали отдать в конный дивизион полковника Гершельмана. Оно и правильно. Чем больше конницы, тем лучше. А вот патронами к винтовкам взвод разжился, одеждой и обувью тоже. Петру пришлось менять папаху. Старую разрубило шашкой. Можно было, конечно и зашить, но он присмотрел себе хорошую новую, почти неношеную. Внимательно проверил все швы на вшей. Старую сунул пока в мешок, собираясь сшить из неё муфту, чтобы отогревать руки. Перчатки не варежки, в них холодновато.
Заставу свернули, выставив с рассветом дозоры и вернули к месту ночёвки. Удалось до выхода позавтракать и попить горячего чая. Чуть позже двинулись на Кагальницкую. Предстояло пройти те же двадцать вёрст. До середины дня держался морозец и идти было легче. Потом опять пришлось на привале садиться на клеёнку.
Г Л А В А 11
— Ну ты даёшь, Пётр Николаевич, — сказал ему одноглазый Юриксон поправляя повязку. — Я даже не сообразил сначала, что ты под коня подсел, поднял его вместе с всадником и опрокинул. Мне осталось только штыком ткнуть, когда красный подкатился мне под ноги.
— А куда мне деваться было,— ответил Аженов. — Последний патрон — осечка. Раз — он с меня папаху смахнул! Я под лошадь, пока он второй раз замахивался, я её поднял и опрокинул.
— Вы много с Озереевым там положили! А я вот второй наган не догадался добыть.
— Достанешь, ещё! Красных кругом достаточно! Трофеев на всех хватит!
Насчёт клеёнки уже поинтересовались многие. Вещь необременительная, но несомненно нужная. Садиться задницей в грязь желающих было мало. Еды в мешках у всех вдоволь, на большом привале хорошо подкрепились.