Господин Ганджубас
Шрифт:
Дела пошли гораздо легче, когда, к великой моей радости, суд Ванкувера выпустил на свободу Старого Джона. DEA намеренно скрыло доказательства, говорящие в его пользу, и возмущенные канадские судьи оправдали Джона и отклонили требование об экстрадиции. Появились и другие хорошие новости: Артур Скальцо, агент DEA на Филиппинах, вошедший в сговор с Мойниханом, бежал из Манилы, спасаясь от иска в несколько миллионов долларов за ущерб. Теперь ничего не стоило оспорить достоверность его показаний. Мы также нарыли кучу грязи на Мойнихана. Как раз он не представлял для нас никакой угрозы, поскольку ничего не знал. Я собирался получить большое удовольствие от суда. Превратить его в самый занимательный и яркий процесс, который проходил в Майами. Я бы выиграл. Я стал бы звездой.
В Соединенных Штатах федеральные обвинения в суде поддерживает помощник федерального прокурора
О'Нил вышел из Норт-Дейд очень разочарованным. Вскоре он ушел со своего поста и поступил в нью-йоркскую юридическую фирму, чтобы заняться гражданским правом. Его заменил случайный человек, незнакомый с делом. Положение улучшалось.
Моя уверенность продолжала расти, по мере того как приближался день судебного слушания, назначенного на июль 1990 года. Перед процессом в Олд-Бейли в 1981 году я получил от Патрика Лэйна стихи, которые очень меня поддержали. На этот раз от него пришло письмо.
«Дорогой Говард!
Последние восемь часов я провел с агентами Ловато и Уэзайном здесь, в Оукдейле, и согласился рассказать им все, что знаю о тебе и об этом деле. Следовательно, я буду давать показания против тебя на суде. Я предупреждаю тебя об этом не только для того, чтобы успокоить собственную совесть, но и для того, чтобы призвать: признай себя виновным и пойди на сделку с правительством, пока не поздно.
Два года я молчал, так что ты можешь представить, каким мучительным стало для меня это решение. Я осознаю, что маленькая Эмбер, всегда любившая своего дядю, теперь будет думать обо мне только как о человеке, который предал ее отца и отправил его навсегда в тюрьму. Но мне пришлось выбирать между преданностью тебе, старому другу и зятю, и любовью к Джуди, Пегги и Бриди. Мне грозит новый приговор — от пятнадцати до двадцати лет тюрьмы. Я не в праве возложить подобное бремя на свою семью, когда мне предлагают свободу. Я согласился сотрудничать с правительством.
Сотрудничество в чем-то похоже на беременность: середина тут невозможна. Согласившись рассказать правду, я должен буду выложить все, с первой и до последней нашей встречи. Сегодня мне начали задавать вопросы, медленно и методично. Завтра они вернутся, и так будет, пока они не выспросят все. Отвечая им, я словно бы слышал себя со стороны, голос человека, свидетельствующего в зале суда. И, слушая этот голос, я окончательно осознал, что у тебя нет шансов. На суде тебя уничтожат, и я стану одним из орудий твоего уничтожения...
Моего свидетельства достаточно, чтобы тебя утопить. Мы слишком долго были хорошими друзьями, ты и я, и мне известно о тебе слишком много. <...> Как бы ты ни был находчив и изобретателен — а я никогда не преуменьшал твоих способностей, — на сей раз тебе не выкрутиться. <...> Провести остаток жизни за решеткой будет не только позорной растратой всех твоих дарований, но и ужасной трагедией для всех, кто тебя любит, нуждается в тебе и кого ты оставишь позади. <...> Поэтому, как бывший католик валлийскому баптисту, я советую повиноваться более могущественной власти. Extra ecclesiam nulla salus — нет спасения за пределами церкви. Боюсь, не миновать унизительной потери престижа, но если ты хочешь воссоединиться с детьми, пока они еще не выросли, я не вижу иного выхода, кроме полной капитуляции. Ты окружен, тебя превосходят количеством и силой — нет никакого бесчестья в подобном проигрыше.
Я хочу, чтобы маленький Патрик гордился своим именем. Я хочу, чтобы мне не пришлось в зале суда показывать на тебя пальцем и выдавать, глядя в холодные, незнакомые глаза, все секреты двадцатилетней дружбы. Пожалуйста, не заставляй меня это делать. Каким бы ни было твое решение, с тобой все мои молитвы.
Патрик».
Мой друг, мой зять, человек, в честь которого я назвал сына, стучал на меня. А как же преданность, сплоченность, вера, доверие, товарищество и любовь? Куда же все подевалось? Может, и не было ничего? Похоже на то. В конце концов, кто мы такие? Не мафия. Не ИРА.
У каждого есть предел прочности. Поднеси пистолет к голове моего ребенка — и я расскажу все, что знаю. Но пригрози мне тюрьмой — и я пошлю тебя куда подальше. Так почему же, Патрик? Ты уж точно не слабак. Ты забрал чемоданы с гашишем из запертой машины рядом с полицейским участком Хаммерсмита, пока копы допрашивали владельца. Ты вел машину, полную дури, из Ирландии в Уэльс. Мы разгружали тонну гаша в немецком гравийном карьере. Вместе мотались с кучей денег и наркоты в разные страны. Разве ты не в силах вынести тюремное заключение? Последние девять месяцев я провел со стукачами. Они тоже люди. Я не виню тебя, Патрик. Но не требуй этого от меня. Я никогда не буду помогать DEA делать его злосчастную работу. Я не собираюсь никого сажать за решетку и добиваться счастья ценой чужих слез. Возможно, ты правильно поступаешь, Патрик. Плохо только, что я тебе верил. Но это не твоя вина.
Патрик ничего не знал про канадские дела. Он получил деньги за пакистанскую поставку, но не имел доказательств, что гашиш ввозился в Соединенные Штаты. Я мог сказать, что деньги попали в США в результате сложной процедуры отмывания выручки в австралийской валюте. Патрик не смог бы этого опровергнуть. Его свидетельские показания не сыграют никакой роли. В любом случае Бронис его уничтожит. Прости, Патрик! Тебе придется пройти через публичное унижение за то, что предал. Ты не сумеешь меня утопить. Это под силу только одному Эрни Комбсу, через чьи руки прошел каждый грамм наркотиков, ввезенных мной в Соединенные Штаты за последние двадцать лет. Эрни никогда не станет стукачом.
Агенты DEA и новый помощник федерального прокурора пожелали встретиться со мной и Бронисом, чтобы сделать последнее предложение: пожизненное заключение или признание вины и срок в сорок лет (с возможностью условно-досрочного освобождения) при том, что ни на кого не нужно стучать, даже разговаривать с агентами DEA не нужно. Бронис снова отклонил предложение: я невиновен. Агенты сказали, что я наверняка передумаю. Эрни Комбс согласился дать против меня показания. Не для того, чтобы хотя бы на один день скостить свой сорокалетний срок, а для того, чтобы его подругу Пэтти сразу же выпустили на свободу.
Я люблю тебя, Эрни, но больше никаких сделок с наркотиками.
Тринадцатого июля 1990 года в здании суда Уэст-Палм-Бич я признал себя виновным в создании преступной организации и сговоре с целью совершения преступления. Обвинение в причастности к канадским поставкам с меня сняли. По условиям сделки меня никогда не могли вызывать в суд на чей-либо процесс или любое разбирательство большого жюри для дачи показаний. Судья обязался не назначать срок более сорока лет. В качестве даты вынесения приговора было названо 18 октября.
Из Уэст-Палм-Бич меня отвезли в Исправительный центр Большого Майами. Осужденный, я больше не представлял опасности и не мог дурно влиять на подельников. Джим Хоббс и Ронни Робб в конце концов признали себя виновными. Как это уже было с Джуди и некоторыми другими, судья согласился освободить их, как только они признаются в том, чего не совершали. Исправительный центр почти не изменился за те девять месяцев, что я провел в Норт-Дейд, но теперь его часто показывали в новостях. Агенты DEA захватили и вывезли в Штаты панамского лидера Мануэля Норьегу. По всей видимости, вторжение американцев в Панаму не имело никакого отношения к стратегическому Панамскому каналу. Это был своего рода полицейский рейд, удар по наркоторговле. Норьегу посадили в Исправительный центр Майами, в специальный блок для военных арестантов. Я видел его несколько раз, но никогда с ним не разговаривал.
Вскоре после меня появился Балендо Ло. Англичане уступили-таки давлению DEA и выслали его. Балендо обвиняли в пособничестве моей преступной организации путем снабжения ее авиабилетами. Его бизнес и брак с Оркой потерпели крах. Бедняге крепко не повезло.
Перед вынесением приговора агент по условно-досрочному освобождению Майкл Берг провел обстоятельное расследование всего дела и моей личности и составил следующий отчет.
Маркс признал себя виновным в том, что способствовал ввозу больших партий марихуаны и гашиша в Соединенные Штаты, пока жил в Европе. Этот сорокапятилетний британский подданный, выпускник Оксфорда, находился в постоянном тюремном заключении с 25 июля 1988 года. Многие считают его умным, обаятельным, обладающим харизмой человеком.