Господин из завтра. Тетралогия.

Махров Алексей

— Таким образом, — перебивает Димыч уверенно, — систематическое повышение пошлин довело ограничение импорта до предела. Устойчивое положительное сальдо торгового баланса России было достигнуто главным образом за счет увеличения экспорта хлеба. Вывоз хлеба дает более 50 % всех экспортных поступлений, хотя в то же время общий объем экспорта по стоимости вырос только на 15,6 %. При этом импорт резко сократился, и положительное сальдо торгового баланса в среднегодовом исчислении составило 142,2 миллиона рублей золотом, или 36,2 % от объема

вывоза. И кому это, спрашивается, выгодно?

Бунге ошарашенно молчит, переводя изумленный взгляд с меня на Димку и обратно. А Димыч меж тем уверенно берет стул, усаживается на него верхом напротив Николая Христиановича и гонит дальше:

— Два года тому назад вы, господин действительный тайный советник, довели протекционистские тарифы до их логического максимума. За это вам от имени всех российских предпринимателей нижайший поклон и респект.

— Что? — выдавливает из себя Бунге, но Политов-Рукавишников деловито продолжает:

— Но теперь нас уже не может устраивать ваш отказ от попыток стабилизировать рубль на традиционной серебряной основе и курс на введение золотого монометаллизма. Уже имеющееся повышение среднегодового курса рубля в золоте с 55,7 копейки в прошлом году до 56,5 копейки по итогам трех прошедших месяцев не соответствует нашим интересам экспортеров.

На Николая Христиановича жалко смотреть. Он-то, душа светлая и чистая, пришел прочитать популярную лекцию по политической экономии цесаревичу, а вместо этого угодил на какое-то судилище. После затянувшейся паузы Бунге наконец хрипло спрашивает меня:

— Ваше императорское высочество, вы не представите меня вашему гостю?

Просьба звучит дико, ибо Димка прекрасно знает, кто такой Николай Христианович. Но я все понимаю и иду навстречу попавшему впросак:

— Познакомьтесь, господа. Действительный тайный советник, председатель Комитета министров Николай Христианович Бунге. Владелец крупнейшего в России металлургического, сталепрокатного, машино- и станкостроительного предприятия, председатель совета акционеров Торгового дома братьев Рукавишниковых, Александр Михайлович Рукавишников.

Оба синхронно поднимаются и кланяются друг другу. Затем Бунге неожиданно улыбается и произносит:

— Господин Рукавишников, мне остается только пожалеть, что мы не встретились с вами раньше. Полагаю, вы могли бы дать несколько весьма ценных рекомендаций по выходу из создавшегося положения.

— Полагаю — смог бы, — уверенно сообщает Димыч. — Но хочу отметить, господин Бунге (я прикрываю глаза. Господи, да что ж он творит, печенег этакий?!), что мне намного ближе ваша деятельность по внесению многих необходимейших дополнений в трудовое законодательство России и созданию фабричной инспекции.

Бунге польщен и не обращает внимания на грубейшее нарушение в титуловании. Он пускается в подробные объяснения смысла своих действий, но это он, ей-ей, зря! Теперь и я могу поиграть в эту игру…

После сорокаминутной лекции

о необходимости введения КЗоТ Бунге окончательно теряется. Он еще пытается что-то лепетать об отмене круговой поруки в деревне и недопустимости искусственной консервации сельской общины, но, услышав наше дружное мнение о развитии фермерских хозяйств и создании сельскохозяйственных кооперативов и госхозов, окончательно стушевывается. Он торопливо прощается со мной и Димычем, клянется в том, что окажет мне любую мыслимую и немыслимую поддержку в реформации империи и т. д. и т. п.

Мы остаемся в кабинете вдвоем с Димкой.

— Ну, модник, и зачем надо было так на старика накидываться и интеллектом его давить?

— Ничего, злее будет! — отмахивается Димыч.

— Ладно, бог с ним, построили в три шеренги министра финансов — и то хлеб! — Я улыбаюсь, ощущая себя гостеприимным хозяином. — Ты, кстати, завтракал?

Димка мотает головой, и через пять минут в кабинете появляются копченое мясо, свежий кофе, масло, сахар, хлеб — словом, стандартный холостяцкий завтрак, с учетом местного колорита.

Димыч накидывается на еду, к которой я могу предложить ему коньяк ни много ни мало, а пятидесятилетней выдержки. Но он залпом проглатывает пару рюмок, и я с грустью понимаю, что тут и простая очищенная пошла бы с тем же успехом…

Через десять минут завтрак уничтожен. Пожалуй, я неправильно поставил вопрос. Надо было спрашивать, ужинал ли он? В смысле — вчера.

— Ладно, от голодной смерти ты меня спас, — блаженно щурится Рукавишников. Он щелкает крышкой часов и интересуется: — А теперь чего делать будем? До приема у императора еще три часа!

— Ну, давай я тебя будущей супруге представлю. Только надо будет подобрать что-нибудь из моей «дежурной сокровищницы» в качестве подарка.

На всякий пожарный у меня в сейфе лежат кое-какие ювелирные вещицы. Мало ли, для чего могут понадобиться. Например: быстро выдать в качестве расходных средств порученцу, рассчитаться с киллером, оплатить услуги шпиона. Да и про революции тоже забывать нельзя, хотя я и делаю все возможное, чтобы выйти из них… ну, по крайней мере, не в дом Ипатьева. Вот из этой сокровищницы я и собираюсь выделить Димычу нечто, что сойдет за подарок германской принцессе.

— Ну уж нет, твое высочество! Подарок для твоей невесты я и сам догадался приготовить! — отвечает Димыч на мое предложение. — А вот ты, я вижу, совсем забыл, какой завтра день!

Я, чувствуя подвох, задумываюсь. Димыч, гад такой, откровенно ржет над моими потугами вспомнить.

— Совсем ты здесь одичал, твое благородие! — юродствует друг. — Святых для всего нашего Отечества праздников не помнишь?

Да кой же черт? Ну, не годовщина же еще не состоявшейся (боже упаси!) Великой Октябрьской социалистической революции или взятия Бастилии? Но Димка, вдоволь насладившись моими мучениями, наконец-то снисходит до объяснения.