Господин изобретатель. Часть II

Подшивалов Анатолий Анатольевич

В четверг Агеев был хоть и слегка помятым, но, в общем, адекватным. Вызвал меня к себе, спросил, не накуролесил ли он у меня вчера, я сказал, что нет, не накуролесил, но Сергей не поверил и извинился за все. Сказал, что в Германии нелады с нашим общим знакомым Вайсманом, ему нужно срочно туда ехать и он уезжает вечерним поездом на Варшаву. Обратно он собрался ехать через Францию, морем до Петербурга, и надеялся, что в Париже разыщет Лизу и объяснится с ней. Меня оставил за старшего по отделу, Обручев в курсе, соответствующий приказ сегодня будет. Потом мы пошли к делопроизводителям, Агеев, в моем присутствии, сказал, что все бумаги, адресованные ему, передавать мне, до его возвращения, видимо, через неделю, максимум – через десять дней. Заодно я получил у делопроизводителя сегодняшнее сообщение от генерала Софиано, что показ техники господина Максима господином Захаровым состоится в понедельник на следующей неделе в 12 00 на артиллерийском полигоне «Ржевка». В обед Агеев ушел к себе на квартиру

собираться в дорогу, обещав вернуться через пару часов, но так и не вернулся. После окончания присутственного времени, я пошел домой и увидел, что в квартире Агеева горит свет, значит, полковник дома. Решил ему позвонить по телефону, но трубку никто не брал. Как бы он не напился и не опоздал на поезд, подумал я и решил зайти к Агееву. Позвонил в дверь, потом еще раз, постучал, от громкого стука вышла прислуга из квартиры напротив. И тут за дверью Агеева раздался истошный женский крик. Я продолжал ломиться в дверь, крик повторился, и, только я было хотел сказать прислуге из генеральской квартиры, чтобы вызвали полицию, как дверь отворилась. На пороге стоял Агеев в нательной рубахе и брюках в сапоги, лицо его было перекошенным от злобы.

– Что ты всегда лезешь не в свое дело, – проорал полковник вне себя от ярости и втащил меня внутрь, схватив за ворот сюртука.

– Немедленно отпусти ее, – сказал я, увидев за спиной Сергея, стоявшую в ночной рубашке Катю, испуганную и дрожащую.

– Кто ты такой, чтобы мне указывать, щенок, – продолжал Агеев, но ворот моего сюртука отпустил, – что хочу, то и делаю с этой шлюхой, а ты не лезь.

– Хорошо, – сказал он, – надо было бы тебя вызвать и пристрелить, что-то ты мне в последнее время не нравишься, не наш ты человек, нет, не шпион, это я проверил и исключил. Слушай, Александр Павлович, а может ты – черт. Вот здорово, Лиза – ангел, а ты – черт: в огне не горишь, способности у тебя всякие, знаешь то, что никто не знает. Да ладно, не дрожи, шучу, не стал бы я убивать племянника Лизы. Забирай себе Катьку, мне она теперь не нужна, – и он толкнул Катю ко мне.

Я уложил Катю спать на том же диване, где перед этим спал пьяный полковник, перед сном налив ей для успокоения стакан мадеры. Утром Катя, приготовив мне завтрак и сделав уборку, засобиралась к себе домой.

– Катя, дам я тебе отпуск дней на десять, отдохни, навести деда в деревне, – сказал я успокоившейся и приведшей себя в порядок девушке, – вот тебе «катенька», – я положил сотенную на стол, – купи гостинцев, а когда отдохнешь и все забудется как дурной сон, возвращайся.

Глава 7. Испытательная

Исполняющий обязанности Разведочного отдела надворный советник Степанов сидел за своим столом в здании Главного Штаба, и, глядя в окошко на петербургский двор-колодец, предавался мрачным мыслям.

И чего это Агеева вчера так понесло? – ну, выпил, с кем не бывает (а память услужливо выдала – пьет уже две недели, от умеренного до очень сильного опьянения), невеста ушла к другому (так в песенке поется «если невеста уходит к другому, то неизвестно, кому повезло) – ну не на людей же с этого бросаться, аки зверь лютый! Понятно, что жизнь полковника не баловала, а била: то из-за бедности пришлось в жандармы уйти; то покровитель в Жандармском Корпусе, генерал Черевин, перешел полностью на охрану ЕИВ, став начальником охраны царя и свитским генерал-адъютантом; а без покровителя трудно самому наверх пробиваться, пришлось чужой и своей головой рисковать и лезть в самое пекло. Но, карьеру сделал – в 35 лет полковник и кавалер трех боевых орденов, включая заветный для каждого офицера Георгий. Представляю, какие сны по ночам снятся полковнику, – подумал Степанов, вспомнив слова Агеева о руках по локоть в крови невинных, – приходят, небось, невинно убиенные по ночам к полковнику…

Тут только от такого свихнуться можно, недаром во время Андрея Андреевича, для спецназовцев, побывавших в горячих точках, был разработан обязательный курс реабилитации, и то, не всем он помогал: и пили, и из окна сигали, и стрелялись, – «вьетнамский синдром», так как первыми его янки описали. А ведь Агееву сразу по возвращении из Туркестана пришлось новую, по сути, службу создавать, организовывать слежку за военными атташе и прочими сомнительными дипломатами и подозрительными иностранцами. Не будь он в прошлом жандармом и не будь у него своих людей среди них, сразу бы с треском провалил работу. Ничего, справился, и «на живца» британского резидента поймал (ага, а ведь живцом у этого «рыболова» был ваш покорный слуга, чуть-чуть – и живец превратился бы в мертвеца). Еще до этого внедрил своего агента в немецкий Генштаб, и опять-таки через меня сыграл, – размышлял Степанов, вспомнив, как потом он, обгоревший и копченый, отлеживался на больничной койке, думая, что подробный допрос Агеева – верный признак того, что скоро ему, Степанову, отправляться на каторгу, а жандарм себе «палку» нарисует, как это в моем времени принято. Вот сегодня полковник приедет в Варшаву, привяжет к рукам и ногам кабаньи копыта и перейдет на ту сторону границы. Нет, конечно, это бывает только в плохих фильмах про шпионов. В Варшаве его встретит подчиненный Агеева, ответственный за западную границу, он уже переход обеспечил, документы надежные достал и дальше полковник официально, на поезде, поедет в Фатерлянд в виде какого-нибудь немецкого или шведского купца (второе вероятнее, так как небольшой акцент у полковника есть). И что там Альфред Вайсман натворил? Или Агееву нужен был повод, чтобы через Берлин (а там будет обычная инспекционная встреча с агентом) транзитом проследовать в Париж, чтобы встретиться с Лизой? Нет, на полковника это не похоже, для него дело – превыше всего. Да что мне до Агеева, новых телеграмм в отдел нет, и нужно пулеметным показом озаботиться.

Позвонил на полигон и представился полным титулом как и.о. начальника разведочного отдела. Через некоторое время раздался знакомый голос командира роты обеспечения. Строго приказал ему обеспечить расставку мишеней для стрельбы, как было договорено с генералом Обручевым. Осмотрел наш «шарабан», узнал на месте ли пулемет в арсенале и сколько к нему патронов, приказал еще раз почистить и смазать машинку, а полевой станок укутать в мешковину и положить в повозку. Пока отдавал все приказания и контролировал исполнение, подошло время обеда, а потом, уже неспешно, читал прессу в отделе. Хорошая статья получилась в «Неделе», постарался Гайдебуров, – дал деду телеграмму, чтобы начинали кампанию по СЦ в московской прессе, как и было уговорено на Пасху.

В воскресенье гулял в Летнем саду. Все бы ничего, но напрягали верховые на красивых лошадях, обычно, – золотая молодежь: вокруг барышни – амазонки [59] , вились 3–4 человека в гвардейских мундирах, но встречались и штатские в костюмах для верховой езды, большей частью на английский манер. И вот идешь или сидишь, а мимо тебя пролетает, едва не задевая, эдакая кавалькада, обдавая пылью и мелким гравием, летящим с дорожек из-под конских копыт. И это место для прогулок в Петербурге!? Здесь же с детьми гуляют! Конечно, были господа верхом, неспешно едущие по дорожкам со скоростью пешехода, но и у них лошадки периодически вываливали свои продукты жизнедеятельности под ноги гуляющим, служители сада, конечно за лошадками убирали, но не со скоростью света. Нет, больше я сюда не пойду, лучше буду ездить в платную часть Таврического сада [60] . Там конечно, античных статуй практически нет, но почище будет и нет риска быть сбитым какой-нибудь «амазонкой» или ее кавалером.

59

Посадка на лошади боком в специальном дамском седле и особом длинном платье-амазонке.

60

Парк при Таврическом дворце был поделен на две части – бесплатную для всех и платную для «чистой» публики, верховых туда не пускали.

Вот так, незаметно прошло воскресенье и наступил день испытаний.

Приехав заранее, встретился с командиром роты обслуживания полигона (он меня сразу не признал в мундире и с орденом), вместе посмотрели позицию и я остался вполне ею доволен, поблагодарив штабс-капитана. Потом стали прибывать экипажи лиц начальствующих, от генеральских погон и орденов ярко отражались солнечные «зайчики», картина была живописная, но, поскольку я стоял поодаль со своим экипажем под брезентом, а лошадки мирно хрустели овсом в торбочках, все это напоминало какую-то ярмарку или цыганский табор на привале. Точно – «ярмарка военного тщеславия», подумал я, потом приметил в генеральской толпе Обручева и постарался тихонько проникнуть к нему поближе.

– А, Александр Павлович собственной персоной, – Обручев все же заметил меня, прячущегося в толпе адъютантов, – идите-ка, голубчик, к нам поближе.

Я подошел к Обручеву, отрапортовал, что все с моей стороны готово к показу, а потом начальник Главного Штаба представил меня Военному Министру генералу Ванновскому:

– Вот, Петр Семенович, наш изобретатель, надворный советник Степанов Александр Павлович, – представил он меня генералу в очках, с приятным умным лицом и Георгием 3 степени (боевой, значит, генерал [61] , - подумал я), – надеюсь, Александр Павлович и сегодня нас чем-нибудь удивит.

61

Ванновский во время русско-турецкой войны 1877-78 г. был начальником штаба Рущукского отряда, которым командовал будущий император Александр III, тогда же оба и были награждены Георгиями.

Пока я представлялся, приехал Захариос с пулеметами, прицепленными к двуколкам. Его помощники стали разворачивать пулеметные лафеты. Как я и ожидал, это были слегка облегченные орудийные полевые лафеты с большими колесами, лошадь с передком, служившим для перевозки патронов, выпрягалась, а лафет разворачивался по направлению стрельбы. Пулеметчик сидел на сиденье, вроде большого велосипедного, по бокам стояла подающая патроны прислуга. Были развернуты два пулемета, видимо, на случай, если один откажет.