"Господин мертвец"
Шрифт:
Дирк хотел было сказать, что ему пора идти, но что-то в голосе Херцога гипнотизировало, заставляло безропотно слушать. Наверно, в этом долговязом мертвеце со стальным плечом было что-то от одержимого, оттого он заставлял себя слушать, и каждое его слово было увесистым, как тринадцатимиллиметровый патрон.
– Следующим – разбить силовое отделение. Есть те ребята, которые стреляют по прорезям. Трата патронов. Даже если угадаешь, что с того? Шестьдесят пять грамм стали без труда пробьют тонкие заслонки – и снесут голову наблюдателю или даже командиру. Но этим ты не убьешь хищника. Прежде, чем он оправился – силовое отделение. Тяжелая цель, но стоит своего. Пули со звоном
– Ты не охотник, - покачал головой Дирк, высвобождаясь от наваждения чужих слов, - Ты поэт.
Херцог рассмеялся.
– Куда уж мне, старик. Я просто уставший мертвец, нашедший свое призвание. А поэты… Да вот, послушай.
Херцог взял открытую книжку, лежавшую на его тощей груди землистого оттенка, перелистал несколько страниц и стал декламировать с наигранными интонациями, и оттого вдвойне фальшиво:
Когда война и к четвёртой весне
Маршрут не закончила свой,
Сказал солдат: «Надоело мне!»
И пал в бою как герой.
Война тем не менее дальше шла,
И кайзер о том сожалел,
Что ратные воин оставил дела,
И в землю уйти посмел.
Тут лето пришло и мир засиял.
Но спал солдат, как в берлоге зверь.
И явилась к нему комиссия
Врачебная из милитер.
Явилась комиссия в божий предел
Глухою порой ночной.
Поскольку кайзер того хотел,
Поскольку он нужен живой.
И когда из могилы он выкопан был,
То доктор его осмотрел:
Ну, что ж, он прекрасно себя сохранил –
Для ратных пригоден дел…
– Хватит, - решительно прервал его Дирк, - И без того муторно. От такой поэзии только зубами скрипеть.
– Йонера книжка, - отозвался из гамака Херцог, довольно осклабившись, - Бертольд Брехт, не слыхал о таком? Не знаю, в какой роте Чумного Легиона этот парень служил, но рубит как топором, а?..
– Да, неплохо. Ну, пойду я. Мне в расположение четвертого отделения надо. Не весь день же с тобой болтать…
– Иди, штурмовик, - Херцог мгновенно потерял к гостю интерес и вновь распластался в гамаке, тощий и неподвижный, - Забегай… Как-нибудь…
ГЛАВА 17
А
что почти всё, чем мы владеем,
нам дали мертвые.
Эрих Мария Ремарк
Едва оказавшись в расположении четвертого отделения, Дирк ощутил перемену, которую не смог бы выразить словами. На первый взгляд, не было никаких разительных отличий – размытые стены траншей были качественно укреплены, наблюдатели стояли на своих местах, и даже пулеметы блестели смазкой под специальными козырьками, защищающими их от дождя. Разглядывая вытянувшиеся по стойке «смирно» фигуры в сером, Дирк ощущал в то же время какую-то мельчайшую деталь, которая ускользнула от его органов чувств и теперь едва ощутимо покалывала, сигнализируя если не об опасности, то о чем-то подозрительном.
Своему чутью Дирк вполне доверял. Оно не единожды предупреждало его о том, куда упадет граната или когда начнется штурм. Вот и сейчас, прислушиваясь к этому ощущению, мимолетному, точно легкий зуд от блохи, Дирк озирался, пытаясь понять, что именно вызывает в нем это подспудное напряжение. Но чутье не умело говорить по-человечески. Оно просто предупреждало его о чем-то плохом, и не более того.
– Где ефрейтор Мерц? – отрывисто спросил он часового, замершего на наблюдательном посту с винтовкой наперевес.
Фриш – а это оказался он - испуганно заморгал, ответив своей обычной ухмылкой, кривой и заискивающей. Эта улыбка была такой же неотъемлемой его частью, как выдающийся семитский нос и подергивающиеся, словно постоянно что-то бормочущие, губы. Почтение перед начальством, вбитое когда-то фельдфебелями тренировочного лагеря, было не по зубам стереть даже Госпоже. При виде унтер-офицерского галуна Фриш рефлекторно вскакивал и замирал по стойке, но эта кривая улыбка вечно все портила. Она выбиралась на лицо, как щербатая луна на небосвод, и сияла оттуда, своим неуместным блеском раздражая начальство. Фриш просто не мог не улыбаться. Дирк был уверен – даже просвисти рядом осколок, который перерубит тощую грязную шею, на упавшей наземь отрубленной голове все равно будет эта в высшей степени неуместная, но неистребимая ухмылка.
– М-мммм… Га-г-господин ефрейтор у с-себя в блиндаже! – выпалил мертвец, задирая острый подбородок, - Я до-да-ддоложу!
– Не стоит, рядовой. Оставайтесь на посту.
– Т-так точно, господин унтер-офицер!
«Неплохой парень, - подумал Дирк, оставляя вытянувшегося во весь рост Фриша за спиной, - Но хотел бы я знать, его-то каким ветром к нам занесло?.. Сидел бы сейчас при деле где-нибудь в городе, может даже и в Берлине, делил бы цифры и исписывал аккуратным почерком гроссбухи…»
Впрочем, аккуратность Фриша сослужила ему добрую службу и вдали от гроссбухов. Он был лишен воинской отваги или острого тактического ума, так что даже чин ефрейтора был для него недостижим. Нескладный, тощий, как и все новобранцы последних призывов, с беспокойным и пугливым взглядом, Фриш едва ли мог быть гордостью своего отделения.
Если бы не его аккуратность. Кровь многих поколений трудолюбивых предков не позволяла Фришу выполнять порученное ему дело кое-как. Всякий приказ, вне зависимости от того, в чем он заключался, воспринимался Фришем с огромной ответственностью. Он не просто выполнял порученное ему, он прикладывал все силы, чтобы это было выполнено предельно точно, быстро и правильно – а сил в тщедушном теле оказалось неожиданно много.