Господин Разрушитель
Шрифт:
Готовила Ева сносно, но на гарнитуре оказывались заняты все столешницы, а в раковине скапливалось немыслимое количество посуды, которую приходилось мыть кому-то из нас. Я думал, что она специально заляпывает всё, что только найдёт у Юры по шкафам, из вредности. Но она, походу, во время своего замужества и сковородки в руках не держала, а теперь вдруг искала в интернете рецепты, чтобы прокормить ораву прожорливых мужиков.
Дав круг почёта по гостиной, я вернулся на кухню, дождавшись, когда девчонка отвлечётся на плиту, и потянулся к овощам.
— Подожди, —
Забрала разделочную доску, перекладывая с неё помидор на тарелки с мясом и салатом.
— Позови всех.
— Ладно, — я спрятал руки в карман спортивок и наклонился над кухонной тумбой, наблюдая, как она начала раскладывать листья зелени.
На одной тарелке Ева и остановилась. Украсила только её… Нет, только не это!
Я сразу смекнул и потерял аппетит, испытав лёгкую тошноту. Взгляд расфокусировано забегал по кухне.
— Ваня не будет с нами есть сегодня, он внизу, пишется, — заметно убитым голосом предупредил я девчонку.
— Я знаю! Сама ему отнесу.
В тот вечер Киса ушла в студию с двумя порциями еды, так и не вернувшись к столу.
После неаппетитного шумного ужина в компании одних парней я забился вглубь гостиной возле окна, выходящего на замёрзшие кустарники. Так и не смог досочинять для Никольской сольную песню, хотя срок поджимал — нам нужно было прописать ей с нуля инструменты и вокал, пока ещё мы не уехали в тур. С кухни, смежной с комнатой, доносилось шипение крана — Андрюха намывал посуду. В мою не соображающую голову не лезло ни одной годной рифмы или метафоры. Я отчаялся, из раза в раз вспоминая дурацкую украшенную тарелку, проплывшую мимо моего носа.
За целый день творческого ступора единственное, что я сделал полезного — провёл время перед сном в зале, одурело тягая штангу.
Между ними происходило нечто безобразное, надеюсь, Муратов это осознавал. Они везде ошивались вдвоём, без умолку разговаривали о музыке, о её прошлом и родителях — Ванечка умудрился вставить свои две копейки, хотя раскрывать его личное прошлое, не имеющее ничего общего с Юдиным, было рисково. Я подслушал о том, что его мать была против музыкальной карьеры, и готов был драть на себе и на нём волосы. Ева выделяла Ваню за ужином, стреляла у него сигареты и одалживала гитару… А я не мог долго думать о самом факте измены кому бы то ни было, даже дурацкой Вилке, и заходился рвотными рефлексами. Перед глазами сразу всплывало лицо Виолетты Сергеевны, заботливо укрывающей меня одеялом, за ним — родительские умоляющие мины, хотя я уже плохо помнил их черты, но всё равно было гадко. Никиту с Машей я до сих пор знал настолько детально, словно сейчас же застал их вместе…
Я старался угомонить это мутное чувство внутри, возвращаясь в свою комнату, когда с открытым ртом увидел Никольскую. Она выкралась из спальни Муратова, спешно захлопнув дверь изнутри своей, серьёзно полагая, что я не заметил.
Меня тут же бросило в холодный пот, а об солнечное сплетение словно затушили окурок.
***
— Что между вами происходит? — я залетел в его незапертую комнату и увидел, что
Не смог понять, хорошо это или подозрительно. Муратов сидел на своём дежурном месте, облокотившись о спинку, но его глаза ошарашено округлились. От невозмутимости не осталось следа.
— Вы переспали? — подойдя вплотную, я уселся рядом, чувствуя, как расширились мои ноздри.
У него изумлённо дрогнул рот. Я постарался поелозить задницей по покрывалу, чтобы смять его как можно сильнее. Вместо Есенина у него в руках была толстенная книжка, «Собор Парижской Богоматери».
— Ты обкурился что ли? — рыкнул Муратов и отложил роман на постель.
Мы сидели близко, но он пристально всмотрелся в моё лицо на расстоянии толщины одного пальца. Меня окатил животный ужас при виде безумного злого взгляда его бледных глаз.
— Ты же знаешь, что у меня есть девушка, — громогласно произнёс он.
Я далеко не был склонен верить людям на слово, но тошнота моментально откатила куда-то вглубь, стоило ему это уверено провозгласить. Надеюсь, Муратов сказал правду, иначе я просто дебил, захотевший ему изо всех сил поверить… Ну и как тогда объясняются их взаимоотношения?
Я отодвинулся и шумно сглотнул, пытаясь самостоятельно придумать объяснение. Мы оба заткнулись на несколько минут, поэтому Ванечке пришлось смиряться с моим присутствием.
— Не общайся с ней, — выдал я после длительной тишины.
— Почему это? — брови Муратова скакнули, и гитарист кисло ухмыльнулся. — Знаешь, звучит нелепо.
— Согласен, — я подумал получше, почесав башку, и тут же подыскал весомый аргумент. — Не надо с ней проводить так много времени. Ева спалит тебя!
— Если у тебя всё, то уходи.
Конченный урод!
— А ты не прихренел? Что значит, «уходи»? Я вообще-то и твой продюсер тоже, — перешёл я на громкий шёпот. — Будешь делать то, что я велю, ясно?!
— Нет. Не проси меня с ней не общаться. Пожалуйста…
— Да как это всё понимать?
Мы сцепились упрямыми взглядами. На месте Вилки Сергеевны я бы заволновался, хотя, я и на своём готов был «грыз локти» в кровь.
Очевидно, мы пришли в тупик разговора. Я продолжал сидеть на его кровати и подбирать слова, только все бы они разбились об узколобую логику упёртого барана.
Но тут Ваня тяжело вздохнул.
— Пошли покурим, поговорим снаружи.
Я, оглушённый злостью из-за его пренебрежения к моему авторитету, не поверил своим ушам.
Зрение прояснилось, как с двадцать пятый кадром. Я в ужасе осматривался, дожидаясь, когда Муратов возьмёт сигареты, закроет комнату, и мы пойдём по коридору в гордом молчании.
Снаружи, ночью, оказалось пробирающе холодно. Я был в спортивных штанах, майке и дежурной куртке, а Ваня — без верхней одежды, только в кофте. Это я заставлял его одеваться в то, что носил Юдин.
В густой черноте пламя зажигалки опалило кончик сигареты, с силой стиснутой между моих зубов. Я раскурил её до обволакивающего, выученного на языке вкуса и отдал зажигалку гитаристу.