Господин Ре-Диез и госпожа Ми-Бемоль

Верн Жюль Габриэль

Теперь нетрудно было догадаться, что именно он вошел накануне в церковь через боковую дверь вместе со своим помощником, пробудил дремавший орган и вызвал целую музыкальную бурю. Но, по его словам, инструмент требовал ремонта, и он брался выполнить его за весьма умеренную плату. Он продемонстрировал свои дипломы, свидетельствующие о том, что он владеет этим искусством.

— Хорошо, хорошо, — сказал кюре, торопясь принять этот нежданный подарок, и добавил: — Да будет дважды благословенно небо, послав нам такого органного мастера, я бы вознес хвалу трижды, если бы оно послало нам еще и органиста.

— А бедняга Эглизак? — спросил Эффаран.

— Глух, как пень. Вы разве его знаете?

— Кто не знает этого сочинителя фуг!

— Вот

уже полгода он не играет в церкви и не преподает в школе, поэтому в день поминовения служба велась без музыки и, возможно, на рождество…

— Успокойтесь, господин кюре, — ответил мэтр Эффаран. — Я починю вам орган за две недели и, если хотите, сам сяду за него на рождество…

Пока он говорил, его необычайно длинные руки находились в непрерывном движении, он растягивал пальцы, словно резиновые перчатки, хрустел суставами.

Кюре от всего сердца поблагодарил музыканта и спросил, что тот думает о местном органе.

— Хороший инструмент, — ответил мэтр Эффаран, — но неполный.

— Чего же ему недостает? Ведь в нем двадцать четыре регистра и даже регистр человеческого голоса!

— Ах, господин кюре, ему недостает только одного регистра, который я сам изобрел и стараюсь вносить во все органы.

— Что же это за регистр?

— Регистр детского голоса, — ответил этот странный человек, выпрямившись в полный рост. — Да, я сам изобрел это усовершенствование. Я добьюсь идеала, и тогда мое имя станет известнее, чем имена Фабри, Кленг, Эрхарт, Смид, Андре, Кастендорфер, Кребс, Мюллер, Агрикола, Кранц, имена Антеньяти, Костанцо, Грациади, Серасси, Тронци, Нанкинини, Ка-ллидо, Себастьян Эрард, Аббей, Кавайе-Колль…

Должно быть, господин кюре решил, что этот список будет исчерпан лишь к приближающейся вечерне.

А органист, взлохматив шевелюру, продолжал:

— И если мне удастся выполнить то, что я задумал с вашим органом, то его нельзя будет сравнить ни с органом собора святого Александра в Бергамо, ни с органом собора святого Павла в Лондоне, ни с органами Фрисбурга, Гаарлема, Амстердама, Франкфурта, Вейгарте-на, ни с теми, что стоят в соборе Парижской Богоматери, в церквах Мадлен, Сен-Рош, Сен-Де-ни и Бовэ.

Он говорил об этом вдохновенно, сопровождая свои слова изящно округлыми жестами рук. Нет сомнения, он мог бы испугать кого угодно, только не кюре, ведь тот с помощью нескольких латинских слов способен уничтожить самого дьявола.

К счастью, зазвучали колокола к вечерне, и мэтр Эффаран взял свою украшенную пером шляпу, почтительно раскланялся и пошел к своему помощнику, который ждал его на площади. Как только он вышел, старой служанке почудилось, что запахло серой. На самом деле это пахло от печки.

VI

Само собой разумеется, с этого дня только и речи было об этом событии, взбудоражившем весь городок. Великий музыкант по имени Эффаран, он же великий изобретатель, взялся украсить наш орган регистром детского голоса. И тогда на рождество после пастухов и волхвов, которым аккомпанируют низкие регистры органа, раздадутся чистые звонкие голоса ангелов, кружащихся над младенцем Иисусом и Марией.

Ремонт органа начался на следующий же день; мэтр Эффаран со своим помощником принялись за дело. На переменках мы с приятелями бегали в церковь посмотреть. Нам разрешали подняться на хоры при условии, что мы не будем мешать. Весь корпус органа был открыт и возвращен к первозданному состоянию. Орган — это не что иное, как флейта Пана, [8] наделенная специальным деревянным устройством, мехами и регистрами, иначе говоря, приспособлениями, регулирующими доступ воздуха в трубы. Орган Кальфермата насчитывал 24 регистра, 4 клавиатуры с 54 клавишами, а также педальную двухоктавную клавиатуру. Каким дремучим казался нам этот лес деревянных и металлических труб! В нем легко было заблудиться! А какие странные слова слетали с уст мэтра Эффарана: кромхорн, бомбарда, престант, назард! [9]

Подумать только, ведь в нем были шестнадцатифутовые регистры из дерева и тридцатидвухфуто-вые из металла! В его трубах могла бы разместиться вся школа во главе с господином Вальрюгисом! С изумлением, граничащим с ужасом, разглядывали мы беспорядочное нагромождение труб.

8

Пастушеская свирель, изобретение которой приписывают древнегреческому богу Пану. Она состояла из 7 флейт разной величины, скрепленных между собой в таком порядке, чтобы при вдувании воздуха издавалась гамма.

9

Названия регистров органа.

— Анри, — говорит Хокт, осмеливаясь взглянуть вниз, — это похоже на паровую машину…

— Нет, скорее на артиллерийскую батарею, — возражал Фарина, — это пушки, а их жерла выбрасывают ядра музыки.

Я никак не мог придумать сравнения, но, когда представлял себе порывы ветра, которые вырывались из этих огромных труб, меня охватывала дрожь, и я не мог унять ее даже несколько часов спустя.

Мэтр Эффаран невозмутимо трудился среди всей этой сумятицы. На самом деле орган Кальфермата был в достаточно хорошем состоянии и требовал лишь незначительного ремонта, скорее чистки от многолетней пыли. Труднее было установить регистр детского голоса. Это приспособление, заключенное в коробку, состояло из набора хрустальных флейт, откуда должны были литься волшебные звуки. Мэтр Эффараи — прекрасный органный мастер и не менее искусный органист — надеялся, что наконец преуспеет там, где прежде его подстерегали неудачи. Однако я заметил, что действовал он наугад, ощупью, пробуя то так, то эдак, и когда не получалось, он испускал крики, словно разъяренный попугай, которого дразнит хозяйка.

Брр… От этих криков я дрожал всем телом и чувствовал, как на голове дыбом встают наэлектризованные волосы. Да, то, что я видел в церкви, производило на меня неизгладимое впечатление. Содержимое гигантского органа напоминало мне огромное животное со вспоротым брюхом и лежащими отдельно внутренностями и чрезвычайно волновало мое воображение. Я грезил об этом во сне и наяву, я непрестанно об этом думал. Больше всего меня занимал регистр детского голоса, я не смел дотронуться до коробки с флейтами, мне казалось, что это клетка, полная детей, которых мэтр Эффаран растит, чтобы заставить петь в своих руках органиста.

— Что с тобой, Иозеф? — спрашивала меня Бетти.

— Не знаю, — отвечал я.

— Может быть, ты слишком часто поднимаешься на хоры?

— Да… возможно.

— Не ходи туда больше, Иозеф.

— Хорошо, Бетти.

Но в тот же день я помимо своей воли снова возвращался в церковь. Мне неудержимо хотелось затеряться среди этого леса труб, пробраться в самые затаенные уголки, следить оттуда за мэтром Эффараном, слушать, как стучит в глубине корпуса органа его молоток. Я ничего не рассказывал дома, отец и мать сочли бы, что я сошел с ума.

VII

Как-то утром за неделю до рождества мы были в классе — девочки по одну сторону, мальчики по другую. Господин Вальрюгис восседал на кафедре; его почтенная сестра вязала в своем углу длинными спицами, похожими на шампуры. И в ту минуту, когда Вильгельм Телль оскорбил шляпу Геслера, внезапно открылась дверь.

Вошел кюре. Все мы встали, приветствуя его. Следом за ним появился мэтр Эффаран. Мы опустили глаза под проницательным взглядом органиста. Что он делал в школе и почему его сопровождал кюре? Мне показалось, что органист рассматривает меня внимательнее, чем остальных детей. Должно быть, он узнал меня, и мне стало не по себе.